Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Юделевский резонно замечал, что Исполнительный комитет — не вся «Народная воля», и что именно он занимался прежде всего террором, а на «периферии» организации пропагандистская работа продолжалась. Но это лучше всего подтверждало высказывания его оппонентов. Там, где терроризм — там не может быть широкой агитационно-пропагандистской деятельности. Если, конечно, не считать терроризм разновидностью такой деятельности. Народовольцы продолжали пропагандистскую работу, но центр партии неизбежно от нее отходил. А ведь центру, где были сосредоточены лучшие силы, удалось добиться наиболее серьезных результатов в «рабочем деле». Но террор свел все это на нет.

Политические выводы Юделевского практически совпадали с позицией «Народовольца»: в России «массовая организация для борьбы с самодержавным режимом невозможна» и выход только один — использовать методы и формы борьбы, выдвинутые «Народной волей»[293].

А вскоре к громкому хору пропагандистов терроризма присоединился и голос самого издателя «Народовольца». По выходе из британской тюрьмы Бурцев начал выпускать первый в отечественной историографии историко-революционный журнал «Былое». Бурцев подчеркивал, что работа по изучению истории революционного движения ведется им «в интересах прежде всего текущей революционной борьбы». По его мнению, даже активные революционеры плохо знают дела предшественников, чем «только и объясняются все крупные ошибки и пробелы в революционном движении последних лет». Между тем, «за последние годы история революционного движения не только не изучалась, но ее старались лишь извращать в интересах кружковых доктрин, а наиболее дорогое и ценное выбрасывалось за борт»[294].

Наиболее дорогим и ценным для Бурцева по-прежнему оставался терроризм. «Наши предшественники, — писал он, — умели хорошо бороться с правительством, наносили ему страшные удары и их опыт… мог бы и теперь служить путеводными маяками для действующих революционеров»[295]. О каком опыте шла речь, было ясно по характеру материалов, опубликованных в первых двух номерах журнала, вышедших в 1900 и 1901 годах. Львиная их доля посвящена террору, и не случайно первый номер журнала открывался публикациями о цареубийстве 1 марта 1881 года — отрывком из завещания И.И.Гриневицкого и статьей Бурцева «Памяти Гриневицкого».

Принципиальное значение имело редакционное послесловие к материалу «Казнь Н.Е.Суханова». В нем Бурцев писал: «Современные революционеры должны возможно обстоятельнее познакомиться с тем, как боролись и умирали народовольцы: в истории партии "Народной воли" они найдут д р а г о ц е н н е й ш и е у к а з а н и я д л я с в о е й д е я т е л ь н о с т и » , а суть этих указаний в том, что Суханов в Кронштадте у "позорного столба", и Михайлов со своими друзьями в Петропавловской и Шлиссельбургской крепости остались верны своей аннибаловой клятве бороться за дело русской свободы с русским деспотизмом, и со своей Голгофы они завещали русским революционерам и свою непримиримую вражду к самодержавию и свои м е т о д ы борьбы с ним» (разрядка моя. — О.Б)[296]

К причинам неудачи «Народной воли», называвшимся в свое время в «Народовольце» и сводившемся к ряду случайностей и субъективных ошибок, Бурцев добавил еще одну — недооценку народовольцами «метательных снарядов». «Если бы Кибальчич и его друзья, — писал он, — были так же сильно убеждены в возможности покончить с царем с помощью метательных снарядов, как они были убеждены в возможности делать это с помощью подкопа под Малой Садовой, о конечно, факт 1-го марта совершился бы гораздо ранее, сопровождался бы целым рядом других аналогичных фактов и, благодаря большим силам и лучшей подготовке, произошел бы при иной обстановке — гораздо более внушительной для русского правительства. Реакция была бы совершенно сбита с ног, а друзья свободы России сразу почувствовали бы прочную почву под своими ногами»[297]. Тяга к техническим усовершенствованиям была неистребима у русских радикалов...

Бурцев указывал на «реакцию, царившую в революционных рядах в 1883—97 гг., которая не позволяла выступить на сцену деятелям школы Желябова и Ал.Михайлова»[298]. Нетрудно заметить, что начало «реакции» он связывал с образованием группы «Освобождение труда», а конец... с началом издания «Народовольца». Этот курьезный момент отметил Ю.О.Мартов, напечатавший в марксистской «Заре» рецензию на второй номер «Былого». «Так вот оно, значение исторических дат! — иронически писал он. — От возникновения социал-демократии до возрождения г. Бурцева!» Рецензент «Зари» замечал, что «быть влюбленным в героев, историю которых изучаешь, — дело довольно обычное для историка; но перемешивать воспевание этих героев задорными выходками по адресу тех, кто в свое время критически отнесся к их деятельности, — для этого уже требуется некоторое отсутствие вкуса»[299].