«Несколько лет тому назад я сделал сообщение в печати о произведённых лично надо мною опытах опьянения закисью азота. На основании их я пришёл тогда к такому выводу, который и до настоящего времени не поколебался в моих глазах, [а] именно, что наше нормальное или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причём другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделённые от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь даже и не подозревая об их существовании; но как только будет применён необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определённые формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и этих форм сознания. И они должны помещать слишком поспешным заключениям о пределах реального».
«Вся совокупность моих знаний убеждает меня в том, что мир, составляющий содержание моего ясного сознания, есть только один из многих миров, существующих в более отдалённых областях моего сознания, и что эти иные миры порождают во мне опыт, имеющий огромное значение для всей моей жизни».
«Возвращаясь к моим собственным переживаниям этого рода я должен признать, что они сводятся к особому просветлённому состоянию, которому я не могу не придать мистической окраски».
«Основной чертой такого состояния всегда является примирённость, словно две противоположные стороны мира, столкновения между которыми составляют причину всех наших внутренних бурь и неурядиц, расплавились и образовали единое целое. Они не принадлежат к одному роду как два различных вида, но один из видов, более возвышенный, сам становится родом по отношению к противоположному виду и растворяет его в себе. Я знаю, что эта мысль с логической стороны темна, но я не могу избавиться от её влияния на меня. Я чувствую, что в ней есть смысл, соприкасающийся с сущностью гегелевской философии. Имеющий уши да слышит. Для меня эта мысль постижима лишь этим путём искусственного разбуженного мистического состояния сознания».
«У кого из читавших Гегеля может явиться сомнение, что его идея о совершенном Существе, поглощающем в себе всё, что вне его существует — идея, господствующая над всей гегелевской философией — родилась как следствие преобладания в сознании этого философа подобных мистических состояний, которые для большинства людей являются подсознательными. Выяснение этой мысли, столь характерной для мистического состояния сознания, является задачей гегелевской философии, зиждущейся, без сомнения, на мистическом чувстве».
«У меня есть друзья, которые верят в откровение, обусловленное наркозом. Для них оно так же метафизическая интуиция, в которой мир в своих многообразных проявлениях воспринимается как бы растворившимся в Едином.
"Мы погружаемся в этот повсюду разлитый дух, — пишет один из них, — всецело, безраздельно, в полном самозабвении. Всё перестаёт тогда существовать для нас, всё, что выше и что ниже нас, всё, где бы то ни было, сущее. Остаётся лишь жизнь, и мы в неё погружённые.
Существует только единое, множественное теряет свою множественность, исчезает; и каждый из нас есть этот единый существующий… Это предельная черта. И насколько достоверно то наше существование, которое составляет обычный источник наших забот, настолько же достоверна и радость, царящая над всем дуализмом, над всеми антитезами, та радость, какой я достиг в моём уединении, равном божескому".
Ксенос Клэрк, рано умерший (в Амгерсте в 80-х годах [XIX века]) философ, так же испытал такое откровение.