Тертон

Дарен поднялся, прошел мимо дивана и отодвинул шкаф. За ним обнаружилась ниша с лакированной полкой. Насколько знал Стас, в его настоящем доме ничего подобного не было. На полке в ряд лежали странные вещи: сетчатая серебристая маска на нижнюю часть лица; необычный аппарат, похожий на старинную печатную машинку, но без клавиатуры; свернутый в рулон кусок темной ткани.

Дарен развернул ткань, и она расправилась в длинный плащ-накидку.

— Что тебе нравится больше? — спросил он.

Стас тоже поднялся, осмотрел предметы, поджал губы.

— Да ничего мне не нравится, — признался он. — Что это за вещи? Откуда взяли?

Мира коснулась его плеча:

— Постарайся сосредоточиться и выбрать то, что больше на тебя «смотрит»! К чему у тебя притяжение? Если не выберешь, придется возвращаться назад, в темноту и чудовищам…

Стас протянул руку к плащу, но отдернул ее, так и не притронувшись.

— Этот плащ… Я видел его на чаринчанах! Такие плащи носила элита Чаринска, когда делала подношение Серым!

Это воспоминание сверкнуло в мозгу ярчайшей молнией. И тут же потухла, как и все прочие воспоминания.

Дарен и Мира молчали. Ждали вердикта.

И Стас продолжал:

— Эта машина… Она похожа на печатную… нет, на маленький ткацкий станок! На нем надо что-то шить? — Его озарило: — Кукол?

Не дождавшись ответа, глянул на сетчатую маску. Он видел ее на ком-то… ком-то знакомом и незнакомом одновременно. Ком-то, кого он втайне от себя побаивался…

— Эта сетка…

Заговорила Мира:

— Надень ее на себя, Станислав! Думаю, она будет тебе к лицу! Правда, Дарен?

— О да, Мира! В той жизни, Станислав, ты искал потерянное, вот и сейчас продолжишь делать то, что умеешь…

— Я буду, — начал Стас и запнулся, напрягая память. Нужное слово вынырнуло из омута бессознательного. — Я буду… Гончим⁈

Он обернулся к Дарену и Мире.

— Вы предлагаете выбрать профессию? Или подносить Серым, или делать куклы, или быть Гончим?

Те не смутились. Мира проговорила:

— Да.

У Стаса похолодела спина, а внутренности сжались.

— Кто вы такие?

— Утешители, — ответила Мира. — Мы утешаем и помогаем найти путь заблудшим. Надень-ка эту сеточку!

«…Надену и превращусь в лича!» — в ужасе подумал Стас.

Мира взяла маску обеими руками и поднесла к лицу Стаса. Она продолжала улыбаться материнской улыбкой. Дарен держал плащ за плечи и тоже улыбался.

Стас сделал шаг назад. Повернулся и выбежал из гостиной, из дома, помчался во весь дух к стене с проломом — назад в туманный мир, полном чудовищ и страдающих людей. Подальше от ужасного выбора.

Ни Дарен, ни Мира его не преследовали.

Глава 64 Перепутье-5

Бежал долго — не столько из-за страха, сколько из-за отсутствия усталости. Здесь Стас не испытывал ни голода, ни жажды, ни утомления. Нет, какое-то чувство утомления присутствовало, но было слабым подобием настоящей усталости. Он тяжело дышал, пока бежал, даже потел, но все это было чуточку ненастоящим…

И после всего этого нужно продолжать верить, что Перепутье — единственный реальный мир?

Он пересек пустошь и углубился в руины. Все застилал вечный туман. Стоял день. Чудовищ нигде не было видно, но временами встречались небольшие группки блуждающих «слепцов». Стас присел на каменную плиту, полого торчащую из черной земли. Отдышался. Наклонился и зачерпнул пальцами почву — она была жирная, чуть влажная, рассыпчатая. И совсем не издавала запаха…

— Кладбищенская земля, — пробормотал Стас. — Подумать только!

Вдали послышалось тихое пение. Что это? Колыбельная? В мелодии проступали странно знакомые нотки… Он уже слышал эту песню, но когда и где?

Когда-то очень, очень давно.

Поднялся, отряхнул ладонь и пошел по завалам на звук. Перебравшись через груду строительного мусора, спустился в узкую ложбину между каменными плитами и битым кирпичом. И увидел мать.

Он сразу ее узнал, хотя она сидела к нему спиной, скорчившись, уткнувшись лицом в колени. Она напевала колыбельную, которую Стас слушал в далеком детстве.

— Мама, — спокойно произнес Стас, но сердце застучало как отбойный молоток.

Она не отреагировала, продолжая напевать, и тогда Стас осторожно потряс ее за плечо. Она оторвалась от колен, оглянулась в недоумении. Ее глаза были обычными человеческими глазами, и в них отражалось мутное желтое небо — и не было самого Стаса.

Она не была зрячей.

Мама была такой, какой он ее запомнил во время последней встречи. Усталая, с ранними морщинами, печальная.

Не выдержав, Стас затряс ее:

— Мама! Это я!

— Кто это? — прошептала она, тщетно ища того, кто ее побеспокоил.

Стас отступил, а мать встала и, горбясь, пошла по ложбине в одной ей известном направлении. Не замечая стоявшего рядом человека.

— Ты не видишь? Это я, Стас, твой сын! — заорал Стас. Накатила дурнота.

Мать остановилась, повела головой. Будто прислушивалась.

— Сынок? — вдруг сказала она.

— Да-да! Это я…

Но она его не видела. Однако все же как-то чувствовала…

— Я не вижу… — произнесла она. — Не вижу, где ты… Но знаю: ты где-то рядом. Я устала тут бродить… Этому нет конца… Ночью приходят чудовища… Рано или поздно доберутся до меня, а потом — не знаю, что будет потом… Я просто сижу здесь тихонько, пока они проходят мимо.