Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Когда мы покончили с едой, царица пожелала услышать нашу повесть. Ариадна рассказала ей о том, как пал Лабиринт, как я получил предупреждение от бога и кем теперь стал. Рассказывая обо мне на людях, она покраснела, и румянец этот заставил меня пожелать наступления ночи. Но я подметил, что царица пожалела Ариадну, услыхав, что повелительнице предстоит дорога в эллинское царство, где правят мужи. Царь же внимал нашей повести с удивлением, огоньки светильников мерцали в его округлившихся глазах, и я понял: в тот вечер он в последний раз видел ночь, пир и пламя факелов и в подобном самозабвении слушал бы что угодно, будь то сказание о титанах или о любовной истории богов.

Ариадна умолкла, я продолжил ее рассказ, когда царица попросила меня об этом.

– Увы! – проговорила она, выслушав всю повесть. – Кого можно назвать удачливым, прежде чем придет его конец? Повелительница, ты познала перемену, незнакомую простым людям.

Тут она вспомнила о любезности и, наклонившись ко мне, добавила:

– И все же судьба в конце концов смилостивилась к вам.

Я поклонился, и Ариадна улыбнулась, оборотясь к престолу. Но, вспомнив, как она сказала мне еще на Крите: «Ты – варвар, моя няня рассказывала, что у вас едят непослушных детей», я подумал: «Неужели, даже став царем, я останусь для ее сердца юным прыгуном, дикарем с материка?»

А царица все говорила:

– Ободритесь, забудьте о своих невзгодах. И ты, повелительница, и супруг твой, и люди ваши должны остаться до завтрашнего пиршества и почтить бога, дарующего мужам веселье.

Услыхав эти слова, я постарался не глядеть на юношу, сидящего подле меня. Сердце мое хотело лишь одного: с рассветом покинуть этот остров. Я попытался поймать взгляд Ариадны, однако она уже благодарила царицу. Снаружи поднимался ветер, который мог наутро задержать нас в гавани; пренебрежение к этим людям могло дорого обойтись нам. После падения Крита настали смутные времена, к тому же друзья необходимы всегда. Поэтому я решил выказать хотя бы внешнее удовлетворение.

Насладившись игрой кифареда, царица пожелала нам доброй ночи и встала из кресла. Царь тоже поднялся и попрощался. Взгляды наши на миг встретились, и сердце мое едва не разорвалось от тех слов, которые мне хотелось сказать ему, но потом они куда-то улетели, и мы расстались молча. У подножия лестницы он даже взял царицу за руку.

Столы унесли, и в палате начали стелить мужчинам. Женщин увели – к расстройству тех, которые успели стать любовниками после того, как мы оставили Бычий двор, скажем Теламона и Нефелы. Но, судя по тому, что я слыхал о завтрашнем обряде, перед пиром полагался пост.

Нам с Ариадной отвели великолепную комнату на царском этаже. Это была первая ночь, которую мы провели в большой постели. Поэтому, хотя ветер и ослабел, я не стал слишком уж волноваться из-за задержки, однако все же сказал, что дома было бы лучше.

– Конечно же, – отвечала она. – Но жаль будет пропустить праздник. Я никогда не видела такого обряда, как здесь.

Я знал суть происходящего, но, так как она была в неведении, промолчал, и мы скоро уснули.

Наутро нас разбудило пение. Мы оделись и вместе со всеми спустились к берегу. Там уже плясали, и кувшины с вином, темным и крепким, сладким, как свежий виноград, ходили из рук в руки. Люди приветствовали нас, и, загоревшись огнем от вина и смеха, мы начали ощущать то единство и праздничное настроение, которое дарует своими чарами Иакх.[103]

Все смотрели в сторону моря и вскоре разразились радостными воплями, заметив парус. Корабль обошел мыс, направляясь к священному островку, располагавшемуся невдалеке от берега. Местные женщины увлекли за собой наших девиц, исчезла и Ариадна. Я не видел в этом ничего плохого, зная то уважение, с которым к ней относились.

Шедший под алым парусом корабль был украшен зелеными ветвями и венками, мачту, лопасти весел и нос позолотили, на палубе под дудки, бубны и бряцание кимвалов пели девушки. На носу, облаченный в шкуру молодого оленя, увенчанный зеленым плющом и молодыми побегами виноградной лозы, стоял царь; опьяненный вином и близостью бога, он нетвердой рукой махал людям.

На священном острове его ждали колесница и свита. Ступив в воду, они вытащили корабль на берег и под грохот музыки перенесли царя на сушу.

Путь им преградил неглубокий, по колено, брод. В колесницу впряглись мужи в леопардовых шкурах и с бычьими рогами на головах, они налегали на дышло и веревки. А вокруг плясали другие, привязав к чреслам огромные кожаные фаллосы, подпрыгивавшие при каждом движении. Распевая и паясничая, они отпускали, обращаясь к собравшимся, весьма непристойные шутки. За ними следовала позолоченная колесница, которую окружали женщины.