Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Легкие волны замкнутого сушей Псифийского залива плескались о сверкающие камни. По этой самой дороге я уезжал, чтобы найти отца и испытать свою доблесть – как раз в его возрасте. И я вновь гнал коней – под барабанную дробь зубов, отдающуюся в собственной голове, – словно бы опять стал мальчишкой и стремился любой ценой обогнать более рослого сверстника. Но это было не так; нельзя плавать год за годом по морю без того, чтобы то тут, то там не заныли суставы. Впрочем, боль придет завтра. А сегодня мне нужно победить в этой гонке.

Я уже догонял, когда длинный поворот спрятал его от моих глаз. Сын не видел меня – я сам решил поехать за ним. Я обогнул возвышенность, колесница оказалась совсем рядом – возле дороги. Я не понял причины – ведь пара стояла спокойно, а поводья были привязаны к оливе, – и сердце мое екнуло и подпрыгнуло к горлу. Убедившись в том, что все хорошо, я привязал рядом и своих коней, а потом направился в горы.

Зная сына, я думал, что меня ждет долгий подъем. Но он не ушел далеко. Ипполит нашелся в роще падубов; я ступал легко, за деревьями он не увидел меня. Он стоял, тяжело дыша – после езды и подъема, а еще, как было заметно, от гнева. Большие руки его сжимались и разжимались, потом он принялся метаться по полянке, как дикий зверь в клетке. Внезапно он потянулся вверх и с громким треском отломил толстую – в мою руку – ветвь. Наступив на конец, он переломил ее посредине. И уже на колене оторвал боковые ветви. Теперь его окружали листья, белела переломленная древесина. Он постоял над учиненным разгромом и поглядел вниз. А потом пригнулся, несколько раз прикоснулся к земле и поднялся, держа ладони чашечкой. Тут руки его преобразились, стали нежными и ласковыми. Но невидимое мне создание умерло. Ипполит выронил трупик птенца или бельчонка и приложил руку ко лбу. Увидев его горе, я понял, что сын пришел в себя и жалеет о происшедшем между нами. Мне было довольно этого. Шагнув вперед, я протянул к нему руки и сказал:

– Ладно, мой мальчик, все прошло. Давай-ка лучше знакомиться.

Он поглядел на меня, словно бы я свалился с небес, а потом преклонил колено и коснулся рукой своего лба. Когда он поднялся, я поцеловал его и ощутил гордость, увидев достойный героя рост.

Мы поговорили, улыбнулись получившейся гонке, а потом умолкли. Вечер уже ложился на землю; золотые вершины высились над влажными тенями; пахло морем, тимьяном и влажной от росы пылью, надрывались кузнечики. Я промолвил:

– Я увел твою мать у Артемиды, и теперь богиня требует долг. Боги справедливы, их не одурачить. Пусть ты служишь той, что никогда не любила меня, будь ей верен, и я сочту тебя своим сыном. Правдой измеряется муж.

– Ты увидишь, отец, – отвечал он, впервые с детства назвав меня этим словом. – Я буду верным и тебе.

Он помедлил, и, видя, что он хочет что-то сказать, но стесняется, я проговорил:

– Да?

– В детстве, – начал он, – я спросил у тебя, почему страдают невинные, когда гневаются боги. Тогда ты ответил мне: «Не знаю». Ты, мой отец и царь! За это я всегда любил тебя.

Я дал ему какой-то мягкий ответ, не зная, удастся ли мне исправить его. Что же, доверие вполне может помочь. Мы пошли назад к колесницам, и я спросил, куда он направлялся. Он ответил:

– В Эпидавр, чтобы излечиться от своей старой хвори. Я думал, что она уже оставила меня. Но тут появился ты.

Я понял, что он имеет в виду свой гнев. Странные речи для юного мужа, вошедшего в пору воина.

Закат окрасил небо, озарил землю, и лицо сына осветилось собственным светом. С миром возвращался я домой, и ночной сон был сладок. Но вечное счастье даровано одним только богам.

Глава 18

В то лето мы с Пирифоем доплыли до самой Сицилии, где взяли город Тапс. Штурм был ночной, прямо с моря; удача сопутствовала нам, и на стенах мы оказались еще прежде, чем горожане подняли тревогу. Я слышал вопли караульных – не «Тесей Афинский», как подобало бы, а «Тесей-пират, Тесей-пират».

Я рассердился, и тапсиане заплатили за оскорбление. Однако услышанное повергло меня в раздумья. В те дни к концу года я мог похвастаться лишь грудой добычи и пленницей, которая уже на следующий год надоедала мне. Некогда я уничтожал разбойников, укреплял границы, расширял или оттачивал закон, чтобы он лучше служил правосудию, улаживал кровавые распри между двумя племенами, освобождал просителя от этого господина. Подумав, я понял, что ни в этом, ни в прошлом, ни в позапрошлом году не могу похвастать чем-либо подобным.

Направляясь назад мимо Италии, я обдумывал случившееся в Трезене. Я не мог более предоставлять ход событий собственной воле. Как бы то ни было, Ипполит выбрал свою долю наследства. Молодой Акамант, сын Федры, должен унаследовать мои царства. А значит, он должен явиться в Афины и предстать перед моими глазами.