Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Ипполит сделался увереннее в себе; привычка к власти врастала в плоть, и он был не из тех, кем может управлять чужая воля. Тем лучше, но и я кое-что знаю о царском деле… Посмотрим.

Акамант встретил нас в большом зале. Поначалу высокий брат вселил в него трепет, но скоро Ипполит припомнил какую-то из их прежних шуток, и они начали болтать как мальчишки. Когда мы вошли во внутренние покои, Акамант как раз спрашивал, не холодно ли на такой высоте; Ипполит с довольным воплем подбросил его к небу, чтобы брат мог сам убедиться. Посреди возни младший вдруг присмирел, и Ипполит повернул голову. Федра ожидала приветствий. В ту ночь она плохо спала и закатила взбучку служанкам; волосы ее были плохо уложены, и она явно дергалась, пока ей красили губы. Видя такое невнимание к себе, она холодно поздоровалась с Ипполитом. С улыбкой он подошел, чтобы попросить прощения, но, покоряясь застенчивости, посерьезнел и, проговорив надлежащие извинения, исчез вместе с братом при первой возможности.

Я скоро последовал за ними. Мне было жаль, что Федра обиделась, однако, возможно, и неплохо, что первый раз она увидела его смущенным. Недаром говорят, что первое впечатление запоминается. Еще больше мне было жаль, что я привез ее в Афины. В сыне она увидит отблеск красоты соперницы, и это плохо. Она может заметить и то, что Ипполит вполне способен вытеснить ее сына, а это сулило одни опасности. У меня была возможность убедиться в этом на собственном примере; именно так меня воспринимала Медея.

Поэтому я сразу же удалил Ипполита с ее глаз; брал с собой на охоту обоих братьев, чтобы Федра забыла о нем. Они встречались лишь среди других людей за обедом в зале. Действительно, посмотреть было на что. Следуя моде, привезенной мной с Крита, Ипполит ходил облаченным до пояса в алые короткие штаны, только шею украшало парадное ожерелье, драгоценность наследников Трезена, составленное из золотых орлов с распростертыми крыльями. Загорелая кожа лишь подчеркивала блеск золота, а волосы, которые он с детства не завивал, ниспадали на плечи, словно серебро на чистую бронзу. Когда он занимал место возле меня, я всякий раз слышал негромкий шепоток среди женщин. Раньше их мнение много значило для меня. Но всему свое время: над человеком, который забудет об этом, посмеются и боги.

Вскоре Ипполит отправился в Элевсин, чтобы пройти очищение. Он уехал раньше на целую половину месяца, объяснив, что у него много вопросов. Сперва он возвращался домой по вечерам, а потом перебрался на священную землю, и я его уже не видел. Наконец верховный жрец Элевсина сообщил мне как собрату-жрецу, что Ипполита избрали, дабы открыть ему внутреннее учение, полученное от Орфея до того, как менады убили его.

Мне не хватало сына, однако отсутствие его следовало почитать за лучшее, поскольку Федра вновь стала собой. Она даже стала выглядеть лучше, перестала жаловаться, как было вначале, на воду и воздух Афин, на невежество горожан; она одевалась теперь с большим тщанием и держалась милостиво с видными людьми. Я решил, что она поняла, как вредит сыну ее прежняя угрюмость. Когда время обрядов приблизилось и женщины начали шить себе новую одежду, она сказала, что хочет пройти посвящение.

Ее благоразумие восхитило меня. Афинянам, страшащимся старой веры, это будет приятно, ведь в Элевсине, как знают все, древние обычаи упрощены. До меня там каждый год зарывали царя в ячменное поле. Когда пришла моя очередь, я позволил себе возразить. Но при этом воздал почести богине, выдав ее вместо смертного мужа за бога, а великий сказитель сочинил обряды и песни. Их держали в тайне, однако посвященные могли сказать, что не видят в них непристойности и опасности – кроме той, что неизбежна, когда смертная душа предстоит богу. А после тьмы там приходит свет.

Поэтому я не стал препятствовать Федре, хотя усмотрел в намерении стремление помочь сыну. Она слишком долго жила одна, а в Элевсине могла подружиться с женщинами. К тому же – как знать – быть может, Ипполит передумает? Иногда я подумывал о том, что ребята вполне могут разрешить этот вопрос между собой возле костра после охоты, не сказав никому ни слова. Но юному сложно открыть свои мысли перед старшим. Что же делать тогда, как не всецело положиться на волю богов? Впрочем, я предусмотрителен по природе и все еще не могу отказаться от планов.

В подобающий день Федра отправилась вместе с женщинами учиться обрядам очищения, и ей велели кое от чего воздержаться, в том числе и от нашего ложа. Но поститься надлежало лишь ей, а не мне; я же вспомнил о девице с кожей цвета темного меда, которую привез с Сицилии; она знала пляски Афродиты Пелейи. Ради мира я отправил ее с глаз долой, но теперь был снова рад ее обществу.