Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Шесть лет промчалось, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!

Мы дали клятву: всё родимой,
Всё без раздела, кровь и труд!
Готовы в бой неколебимо,
Неколебимо в правды суд…

Прощайтесь, братья! руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!

11 июня 1817 года Пушкин покинул лицей. 13 октября отмечалась шестая годовщина со дня его основания, но Александр Сергеевич на этом праздновании памятного события не был: находился в родительском селе Михайловском.

Александровский Царскосельский лицей стал для Пушкина поистине alma mater — родным домом (приют родителей он таковым не считал). Следующим годовщинам лицея он посвятил пять стихотворений и в названия внёс дату открытия царского института — «19 октября». И что интересно: даже в сознании почитателей «нашего всё» он и лицей слились в единое целое:

— Да, Пушкин был великий поэт.

— Более того, он был лицеистом.

«Мгновенью жизни будь послушен». Столица

Колебания

Весна 1817 года прошла в нетерпеливом ожидании свободы от стеснительных ограничений учебного заведения.

Обращаясь к однокашникам, Пушкин писал:

Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.

Впереди была служба — военная или гражданская. Внешне привлекательнее была первая, но не хотелось прятать свой ум под кивер. Не радовала и перспектива канцелярской работы:

Равны мне писари, уланы,
Равны законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора…

Так чего же хотел поэт, только-только отметивший своё восемнадцатилетие?

Друзья! Немного снисхожденья —
Оставьте красный мне колпак, —

просил Александр сокурсников. «Красный колпак» — это символ свободы французских революционеров. Пушкин хотел свободы для творческой деятельности, но это пока была только мечта. 9 июня в лицее состоялся торжественный акт выпуска первого набора учащихся, а через день юный поэт навсегда покинул его чиновником 10-го класса. Местом будущей службы была назначена Коллегия иностранных дел.

Через неделю Александр Сергеевич уехал с родителями в село Михайловское. В его дневниках сохранилась запись об этом: «Вышед из лицея, я почти тотчас уехал в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч.». В конце августа он вернулся в Петербург. Жил с родителями, которые снимали семикомнатную квартиру в доме вице-адмирала Клокачёва. Ни понимания, ни дружбы с отцом и матерью у Александра не было; поэтому он больше пребывал у друзей и знакомых.

Жили Пушкины неряшливо и неуютно. Однокурсник Александра барон М. А. Корф в своих воспоминаниях воссоздал пушкинский быт: «Дом их представлял какой-то хаос: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул, многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всём, начиная от денег до последнего стакана…

Всё семейство Пушкина взбалмошное. Отец приятный собеседник, но пустой болтун. Мать не глупая, но эксцентричная, до крайности рассеянная. Ольга из романтической причуды обвенчалась тайно. Лев[23] добрый малый, но пустой, вроде отца».

Холодно было в семье С. Л. Пушкина. Его легкомысленный эгоизм и взбалмошная вспыльчивость матери тяготили взрослых детей, и они сбежали из родительского дома. Александр искал пристанище у друзей и… в театре: стал завсегдатаем театральных зал и «почётным гражданином кулис». Атмосферу театрального зала Пушкин описал в очерке «Мои замечания об русском театре»:

«Перед началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем десяти рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми:

— Откуда ты?

— От Семёновой, от Сосницкой, от Колосовой.

— Как ты счастлив!

— Сегодня она поёт — она играет, она танцует — похлопаем ей — вызовем её! Она так мила! у ней такие глаза! такая ножка! такой талант!..

Занавес подымается. Молодой человек, его приятели, переходя с места на место, восхищаются и хлопают. Не хочу здесь обвинять пылкую, ветреную молодость, знаю, что она требует снисходительности».

Жизнь театрального закулисья описал Л. Гроссман: