Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

В середине мая Александр Сергеевич приехал в Екатеринослав (Днепропетровск), где находилась канцелярия генерала И. Н. Инзова, председателя Попечительного комитета по устройству колонистов Южной России. Купаясь в Днепре, поэт заболел, о чём позднее так писал брату: «Приехав в Екатеринославль, соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашёл меня в жидовской хате, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада. Сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить. Инзов благословил меня на счастливый путь — я лёг в коляску больной; через неделю вылечился» (10, 11).

Лежал Александр Сергеевич в коляске самого Раевского, от которого, по словам П. И. Бартенева, «наслушался рассказов про Екатерину, XVIII век, про наши войны и про 1812 год». Да и сама дорога была интересна.

— Ехал, — вспоминал Пушкин, — в виду неприязненных полей свободных горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажжённым фитилём. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца.

В Гурзуфе Пушкин пробыл три недели. В середине сентября Раевские, отец и старший сын, выехали на север, Александр Сергеевич — в Кишинёв, откуда писал брату о времени, проведённом с поздней весны до начала осени: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского» (10, 19).

Встречи с Николаем Николаевичем ещё были: в имении Каменка (ноябрь 1820 года), в Киеве (январь-февраль 1821-го) и в Кишинёве (июнь 1821-го). В 1824 году Раевский вышел в отставку и проживал в своём киевском поместье в селе Болтышка, с удовольствием занимаясь садоводством. Тем не менее был на подозрении у властей предержащих. Александр I писал брату Николаю: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или, по крайней мере, сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по различным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселёв, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров».

На подозрении были и сыновья Раевского. 5 марта 1826 года Александр и Николай были доставлены в Петербург, но вскоре освобождены. Хуже обстояло дело с зятьями Николая Николаевича — С. Г. Волконским и М. Ф. Орловым. Первый из них был приговорён к двадцатилетней каторге, второй — до конца жизни находился в опале. В Сибирь был сослан родной брат Раевского В. Л. Давыдов.

Следующим ударом для престарелого ветерана наполеоновских войн стала судьба третьей из его четырёх дочерей — Мария Волконская уехала в Сибирь, чтобы хоть в какой-то степени облегчить участь мужа. Там узнала о смерти сына, оставленного на попечение родителей. По просьбе убитого горем деда Пушкин написал эпитафию на смерть ребёнка:

В сиянье, в радостном покое,

У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца (3, 91).

Сам Николай Николаевич прожил пятьдесят восемь лет. Умирая, он сказал, глядя на портрет Марии: «Это самая удивительная женщина, которую я знал».

Увлечения

У Раевского было четыре дочери и два сына. Пушкин говорил о них: «Все его дочери — прелесть». Но предпочтение отдавал старшей — Екатерине. Конечно, она была красива, что и отразил поэт в следующих строках:

Взгляни на милую, когда своё чело
Она пред зеркалом цветами окружает,

Играет локоном — и верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает (2, 25).

К Александру Сергеевичу Екатерина Николаевна относилась с лёгким пренебрежением. Брату Александру писала: «Пушкин больше не корчит из себя жестокого».

Путешествие по Кавказу было предпринято из-за болезни Екатерины. Александра Сергеевича тревожило это обстоятельство, что он и выразил в стихотворении «Увы, зачем она блистает…»: