Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Конечно, кроме хлопот о наследии известного этнографа и археолога, были разговоры о литературе, о самом хозяине дома, о его поэме «Карелия» и о его пребывании в ссылке в Олонецкой губернии. Глинка был тронут визитом гения (таковым он считал Пушкина с его лицейских лет) и позднее с благодарностью писал: «Драгоценное посещение Ваше для меня сугубо памятно. Вы утешили меня как почитателя Вашего, давно желавшего Вас видеть и обнять, и в то же время Вы приняли во мне участие, как человек, в котором совсем не отразился настоящий век».

Недоброжелатели, которых у Александра Сергеевича хватало, пытались рассорить его с Глинкой. В ноябре 1831 года Пушкин писал старшему коллеге по перу: «Милостивый государь, Фёдор Николаевич. Мы здесь затеяли в память нашего Дельвига издать последние „Северные цветы“. Изо всех его друзей только Вас да Баратынского не досчитались мы на поэтической тризне, именно тех двух поэтов, с коими, после лицейских его друзей, более всего был он связан. Мне говорят, будто Вы на меня сердиты. Это не резон: сердце сердцем, а дружба дружбой. Хороши те, которые ссорят нас Бог ведает какими сплетнями. С моей стороны, моим искренним, глубоким уважением к Вам и Вашему прекрасному таланту я перед Вами совершенно чист. Надеюсь ещё на Вашу благосклонность и на Ваши стихи. Может быть, увижу Вас скоро, по крайней мере приятно кончить мне письмо моё сим желанием. Весь Ваш без церемонии А. Пушкин».

Фёдор Николаевич, восторженный почитатель великого поэта, поспешил рассеять его сомнения: «Почтенный и любезнейший Александр Сергеевич! Вчера имел честь получить письмо Ваше от 21 ноября. Весело было мне взглянуть на почерк руки Вашей; спасибо сплетникам за доставленное мне удовольствие читать строки Ваши. Но я долго думал и не мог додуматься, из чего бы можно было вывести, что якобы я на вас сердит?!.. Смею уверить, что я Вас любил, люблю и (сколько за будущее ручаться можно) любить не перестану! Многие любят Ваш талант; я любил и люблю в Вас — всего Вас…»

Без преувеличения можно сказать, что Глинка взирал на младшего коллегу по литературе с колен, трепетно относился к нему не только как к гениальному поэту, но и просто как к человеку. Сильнейшим потрясением для него была гибель Пушкина. Но Фёдор Николаевич, человек сильной воли, быстро взял себя в руки. Итогом его переживаний и горьких раздумий стало стихотворение «Воспоминания о пиитической жизни Пушкина», которое он называл беглым очерком бытия поэта. Действительно, стихотворение состоит из девяти строф, в каждой освещается какой-либо эпизод из творческой биографии Пушкина:

Я помню: в детские он лета
Уж с музой важною играл.

И отрок с думою поэта
Науку песен заучал.

Ещё мне памятней те лета,

Та радость русския земли,
Когда к нам юношу-поэта
Камены[39]

за руку ввели,И он, наш вещий, про Руслана,
Про старину заговорил…

Часть II «Куда бы нынче я путь беспечный устремил»

«Раевские мои»

6 мая 1820 года Пушкин покинул Петербург. До Царского Села его провожали лицейский друг А. А. Дельвиг и его сожитель по квартире П. Л. Яковлев. Через неделю Александр был в Екатеринославе и представился главному попечителю и председателю Комитета об иностранных поселенцах Южного края России И. Н. Инзову. Иван Никитич очень доброжелательно отнёсся к «ссыльному» и разрешил ему для поправки здоровья (поэт был сильно простужен) совершить прогулку с семьёй генерала Н. Н. Раевского на Кавказские Минеральные Воды.

Время с конца мая до середины сентября Пушкин провёл в семье Николая Николаевича и называл его свободным и беспечным. Дельвигу он писал: «В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского лаццарони».

Кавказу Пушкин посвятил следующие строки, написанные в Гурзуфе:

Я видел Азии бесплодные пределы,
Кавказа дальний край, долины обгорелы,
Жилище дикое черкесских табунов,
Подкумка знойный брег, пустынные вершины,

Обвитые венцом летучим облаков,
И закубанские равнины!
Ужасный край чудес!.. там жаркие ручьи
Кипят в утёсах раскалённых,
Благословенные струи!.. (2, 12)

Дикая природа Кавказа ошеломила поэта своей первозданной мощью, а древняя Таврида пленила роскошью природы и буйством красок, простотой жизни её коренных обитателей: