Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

П. А. Вяземский. Акварель П. Ф. Соколова. 1821

Друзья немало критиковали друг друга, но и получали радость от эпистолярного общения. Так, по поводу статьи Петра Андреевича о поэме «Кавказский пленник» Пушкин писал ему: «Благодарю тебя, милый Вяземский: пусть утешит тебя Бог за то, что ты меня утешил. Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждения умного человека». Имя Петра Андреевича поэт увековечил в романе «Евгений Онегин»:

К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.

«К ней» — это о тётушке героини романа, особе скучной и малопривлекательной. Двустишие, как бы случайно оброненное Александром Сергеевичем, пришлось по «сердцу Вяземскому», о чём он говорил позднее: «Эта шутка Пушкина меня порадовала. Помню, что я очень гордился этими двумя стихами».

Натура восторженная, с горячим воображением, быстро воспламеняющаяся, Пётр Андреевич был потрясён событиями 14 декабря, о которых говорил: «Сей бедственный для России день и эпоха кровавая, за ним следующая, были страшным судом для дел, мнений и помышлений настоящих и давно прошедших».

Через полгода в памятной книжке Вяземского появилась запись о расправе над декабристами (13 июля): «Для меня этот день ужаснее 14-го. По совести нахожу, что казни и наказания несоразмерны преступлениям, в коих большая часть состояла в одном умысле. Вижу в некоторых из приговорённых помышление о возможном цареубийстве, но истинно не нахожу ни в одном твёрдого убеждения в решимости на совершение оного».

В осуждении декабристов Пётр Андреевич уловил главное: преступления как такового не было, людей судили не за антигосударственное деяние, а за мысли о таковом. Поэтому приговор и был по существу расправой, которая не могла смирить с ней людей, придерживавшихся демократических взглядов.

Через два года, будучи в Петербурге, Вяземский встретился с Пушкиным. Был праздник — Преполовение. По стенам Петропавловской крепости шествовал крестный ход. Друзья взяли лодку и переправились через Неву.

— Мы пошли бродить по крепости, — вспоминал Пётр Андреевич, — и бродили часа два. Много странного и мрачного, и грозно-поэтического в этой прогулке по крепостным валам и по головам сидящих внизу в казематах.

В память о пяти декабристах поэты подняли с места их казни пять сосновых щепок и унесли их с собой.

Следующие встречи друзей проходили на рубеже 1830–1831 годов, затем стали регулярнее, так как Вяземский перебрался на жительство в Петербург.

…Пётр Андреевич прожил долгую жизнь (умер в семьдесят шесть лет), но её вторая половина стала полной противоположностью первой. А. И. Герцен называл его «раскаявшимся сатириком». Вяземский, казалось, делал всё, чтобы опорочить и осмеять идеалы собственной молодости, и получал от младших современников такие экспромты:

Судьба весь юмор свой явить желала в нём,
Забавно совместив ничтожество с чинами,
Морщины старика — с младенческим умом
И спесь боярскую с холопскими стихами.

В отношении «младенческого ума» автор экспромта перегнул палку. Изменение политических взглядов Вяземского на его умственные способности, конечно, не повлияло, а то, что Пётр Андреевич стал другим, он сознавал сам и не скрывал этого:

Лампадою ночной погасла жизнь моя,
Себя, как мёртвого, оплакиваю я.
На мне болезни и печали
Глубоко врезан тяжкий след;
Того, которого вы знали,
Того уж Вяземского нет.

В шести рифмованных строках вся жизнь незаурядного поэта, критика и язвительного памфлетиста; словом, multa paugis[37].

…Интересна характеристика, данная Петром Андреевичем Пушкину:

«Сложения он был крепкого и живучего. По всей вероятности, он мог бы прожить ещё столько же, если не более, сколько прожил. Дарование его было также сложения могучего и плодовитого. Он мог бы ещё долго предаваться любимым занятиям. Часто волнуемый мелочами жизни, а ещё более внутренними колебаниями не совсем ещё установившегося равновесия сил, он мог увлекаться или отклоняться от цели.

Но в нём глубоко таилась охранительная и спасительная сила. Ещё в разгаре самой заносчивой и треволненной молодости, в вихре и разливе разнородных страстей, он нередко отрезвлялся и успокаивался на лоне этой спасительной силы. Эта сила была любовь к труду, неодолимая потребность творчески выразить, вытеснить из себя ощущения, образы, чувства».

«Великодушный гражданин»