- Надеюсь, завтрак подадут вовремя, - сказала я, сев в кресло. – А теперь расскажи мне вот что. Я хотела спросить у Райны, но не успела. Откуда вы узнали, что нас с солой Эйрой помиловали и я приеду в замок? Райна сказала, что отправила тебя наводить здесь порядок днем накануне моего приезда.
- Приехал вестник из Мергиса с письмом о том, что одна из вас будет жить в замке. Наверно, дня за три. Или за четыре.
- Вот как? Интересно…
Похоже, я не ошиблась, когда предположила, что Айгер принял решение задолго до суда. Может, после нашего с ним разговора, если не раньше. И о чем это говорит? Да ни о чем. Уж точно не о его отношении ко мне. Только о том, что у него имеется голова на плечах, а в ней капелька здравого смысла. Зарянка есть зарянка, наследник есть наследник. А две родственницы по прямой лучше, чем одна и, тем более, ни одной. Но содержать их стоит в изоляции и как можно дальше друг от друга. Почему наше помилование до последнего сохранялось в тайне? Так ведь объявить о своем решении Айгер мог только после оглашения приговора.
- Хорошо, Мира, тогда еще вот что. Райна говорила, прошлым летом сюда приезжал мужчина с глазами разного цвета. В черной маске. Ты помнишь его?
- Да, сола Юниа. Но я не знаю, кто он. Никто из ваших гостей не называл свои имена. Мне кажется, он занимал высокую должность при дворе.
- Почему ты так думаешь?
- Слишком уверенно держался.
Одна уверенность сама по себе ничего не значила, конечно. Но если Мира не ошиблась и он действительно был придворным, я наверняка увидела бы его в зале суда. Или его казнили раньше в числе других заговорщиков?
В общем, ясно мне было только одно. Пока я нахожусь в замке, вряд ли удастся что-то выяснить. Надежда на Райну рухнула, но она, похоже, рассказала все, что знала. А если и не все, то теперь эта ниточка была оборвана. Если только сам разноглазый заявится меня навестить. Но это вряд ли – любому моему гостю пришлось бы иметь дело со стражниками, и уж точно ему не удалось бы сохранить инкогнито. Тогда, может, сам Йоргис? Нет, лучше на надо!
После завтрака я отправилась в библиотеку и занялась текстом, который вчера записывала под диктовку Миры. Конечно, намного проще было бы попросить ее показать мне буквы, но скилл лингвиста зудел и требовал выхода. В университете я разрывалась между лингвистикой и фольклористикой, но, хоть и выбрала последнюю, навыки сравнительного анализа въелись в меня намертво. Не зря говорят, что после второго иностранного языка каждый следующий дается легче.
Я читала записанные латиницей слова и сопоставляла с оригиналом в книге, звуки – с буквами, пытаясь запомнить их очертания. Уже к концу первой страницы стало ясно, что письмо Илары достаточно простое. В большинстве языков нашего мира графика отставала от изменений в произношении, поэтому далеко не всегда буквы соответствовали звукам. Здесь этого не было. Четко: один звук – одна буква. Возможно, это объяснялось тем, что горы препятствовали миграции и язык изменялся медленно.
Сами буквы тоже оказались простыми. Я составила себе табличку и пыталась, подглядывая в нее, потихоньку читать слова. За этим занятием незаметно пробежало все утро, и оставалось только удивляться, почему я не додумалась попробовать раньше.
Настроение в замке царило мрачное – как и везде, где кто-то умирает внезапно. Но особой скорби я не заметила. Похоже, Райну здесь не слишком любили. Может, подобных чувств ждали от меня, все-таки она была мне самым близким человеком. Но я хоть убей не могла изобразить их, поскольку знала ее едва ли месяц, и никаких симпатий Райна у меня не вызывала. А может, как раз и не ждали. Может, Юниа была такой стервой, что всех наоборот удивили бы мои слезы.
Ближе к полудню приехал священник медар Брайар. Абсолютно лысый, полный, он был одет в такой же свободный длинный балахон, как и лекари, только темно-синий. Я пригласила его пообедать со мной и, между делом, задала вопрос о религии Илары. Брайар посмотрел на меня с недоумением, и мне в очередной раз пришлось объяснять, что я ничего не помню.
- Вообще ничего. Нет, помню, конечно, что я женщина, в какой руке держат ложку, и что днем светит солнце. Но что было со мной до того, как чуть не замерзла в горах, - словно отрезало. Даже речь сначала не понимала и говорить не могла. И большинство реалий тоже пропали. Как будто меня сюда из другого мира занесло.
Вот так, хочешь ловко соврать – говори правду, все равно никто не поверит.
Недоверчиво выпятив губу, Брайар начал рассказывать.