test

Какое-то время он просто слонялся по пустому дому с письмом в руке, натыкался на стены, останавливался, потирал грудь. Ему все казалось, что кто-то шарахнул его пыльным мешком по голове, и потому он двигается как в тумане. Горло и грудь сдавило, так что он не мог дышать. Сириус сам удивлялся своему спокойствию и пришел в себя только когда осознал, что лицо у него мокрое от слез (когда они пошли и закончились?), а губы искусаны в кровь — потому во рту так солоно, а губам больно.

Тогда-то тупой шок и онемение сменились тупой безотчетной яростью.

Письмо пролежало в ящике не один месяц. Вот как. Ни мать, ни отец даже не потрудились сказать ему о том, что его единственный настоящий родитель погиб.

Что ими двигало Сириусу было уже безразлично. Они давным-давно не были семьей — в том теплом смысле, который вкладывают в это слово нормальные люди.

Тогда-то он и начал собирать вещи, стараясь держать себя в руках. Но последней каплей, прорвавшей плотину шестнадцатилетнего терпения стал тот момент, когда Сириус прошел мимо гобелена в гостиной и обнаружил на месте дяди Альфарда уродливое обугленное пятно. А рядом с ним он тут же нашел еще одно точно такое же, подумал, что у него от потрясения просто двоится в глазах: имя Андромеды, его любимой, доброй и честной Андромеды, которая лет пять назад вышла замуж за магла Теда Тонкса, также пропало с матушкиного гобелена.

Первым желанием было содрать семейную реликвию со стены и разорвать ее на тысячу клочков. Но это у него не вышло и Сириус отвел душу, швырнув в гобелен какую-то дохренища дорогую вазу.

И тогда его понесло...

Подпевая солисту во всю мощь легких, Сириус станцевал вниз по лестнице и пьяно врезался плечом в стену. Перемахнув через ограду площадки второго этажа, с грохотом приземлился на пол, вскинул обе руки и изобразил страстное соло на невидимой гитаре, после чего лихо развернулся, вскидывая палочку. Заклинание пролетело через весь холл и гостиную и с хрустом вырвало красивую резную дверцу из лакированного деревянного бара у камина.

Замерцали гладкие бока спрятанных в нем бутылок. Сириус победно вскинул кулак, вскочил, врезался в стену и протанцевал в гостиную. Хрустальный канделябр настороженно проследил за ним всеми своими бусинками и трусливо задребезжал, когда из комнаты наверху на него снова обрушились басы припева.

Сириус широко раскинул руки и поприветствовал новую песню потоком счастливейших ругательств. Пьяное заклинание, неосознанно сорвавшееся при этом с его палочки, оказалось таким мощным, что окна в гостиной со звоном лопнули, выпуская наружу царящих в доме демонов младшего Блэка.

Вытащив из бара первую попавшуюся бутылку, Сириус шарахнул ее горлышком о край бюро, поднес к губам опасно оббитое стекло и, глотая вино, вплотную подошел к гобелену. Черные пятна на ткани жгли Сириуса так, словно Вальбурга выжгла их не на ткани, а прямо у него на сердце.

Сделав последний мощный глоток, который немного иссушил болезненное жжение, он ткнулся лбом в колкую вонючую ткань и крепко зажмурился.

«Ему годика три. Этот гобелен — его первое воспоминание. Мать держит его на руках, такая родная-родная, от нее вкусно пахнет, и она очень теплая. Она поднимает руку и показывает пальцем на изображение темноволосого мальчика. — Это ты, Сириус, — говорит она, и он доверчиво кладет на ткань маленькую ладошку рядом с ее ладонью...»

Сириус тронул гобелен в этом месте, но тут же резко отдернул руку, словно обжегшись, шагнул назад и врезался в бар. Бутылки жалобно звякнули.

Сириус обернулся на звук, рывком выдернул из развороченного дерева какую-то тяжелую пыльную бутылку и, глядя на гобелен, громко продекламировал:

— Коллекционное «Сибилла Вейн», урожай 1891 года! — он вдруг скакнул вперед, замахиваясь, и что было сил швырнул бутылку в стену. Бутылка разбилась вдребезги, темное, почти черное вино заляпало нежно-голубой шелк дивана, к которому Кикимер боялся прикасаться веничком для пыли, стекло брызнуло во все стороны.

— «Гризельда», 1910 год! — Сириус метнул следующую бутылку в воздух и взорвал ее заклинанием.

Как будто небольшой фейерверк из стекла и вина.

Сириус улыбнулся, пьяно покачнулся, переступив с ноги на ногу, и схватился за крышку бара, чтобы не упасть.

Винная коллекция Блэков разорялась бутылка за бутылкой.

Очень скоро почти всю мебель покрыли потеки редчайшего вина, пережившего не одну волшебную войну. В окна лился закат, и осколки прекрасно сверкали в густых медовых лучах. Разбивая очередную бутылку или походя ломая какой-нибудь шаткий столик с лампой или цветами, Сириус чувствовал себя так, словно из него вытягивают длинные ядовитые шипы.

— «Антипатра», твою мать, 1470 год! Отец привез из Афин... на твой день рождения, старина Альфард! — он срезал пробку вместе с горлышком, высоко поднял бутылку, из которой хлынуло редчайшее вино, и подставил рот под струю, после чего с силой шарахнул бутылку об пол. Рыльце Кикимера показалось было в дверях и тут же исчезло.