Тест на блондинку

Две старые подруги, сидящие на этой должности, работали корректорами лет по тридцать с лишним и были, несомненно, когда-то прекрасными специалистами. С каким достоинством, апломбом даже, называли они мне местную газету, орган областного Совета! Лариса Тимофеевна и Инна Петровна проработали в ней не один десяток лет и действительно могли гордиться: все издания подобного уровня блистали когда-то грамотностью и безупречностью стиля (особого, конечно, газетного). Но память о собственном профессионализме оказалась у них дольше, чем сам профессионализм. У старушек за годы работы сильно сдало зрение, они стали рассеянными. Однако Инна Петровна с Ларисой Тимофеевной не собирались брать на себя ответственность за каждый ляпсус в готовом номере, жарко, от всего сердца обличали наборщиц и верстальщиков: не внесли правок. Наверное, они были в чем-то и правы. Но сами бабушки пропускали ошибок недопустимо много. Я имел право так считать: специально проверял их несколько месяцев. А постоянные попытки перевести стрелки нервировали редакцию и отнюдь не способствовали полноценной дружной работе по строительству светлого капиталистического завтра.

Я настоял перед Сомовым на увольнении корректоров. Разговор вышел напряжённым, на повышенных тонах. Я поступал беспощадно, но знал, что прав. В конце концов своего добился: пенсионерки были уволены. Наверное, многое они бы сказали мне на прощание, если б захотел их выслушать. Но как профессионал я чувствовал себя всё более и более на своём месте. А что является лучшим признаком своего места под солнцем, как не уверенно брошенная на других тень?

Кандидатки на эту должность мною проверялись весьма придирчиво. В конце концов остались две девушки, двадцати восьми и двадцати пяти лет, бывшие учительницы русского языка и литературы. Люда, постарше, закончила местный пединститут с красным дипломом. С пышкой и милашкой Оксаной нас роднила одна «мать-кормилица»! Только вот она давно её закончила, и тоже на «отлично». Обе успели побывать замужем и развестись, у Люды рос сын-первоклассник.

Я лично внедрял им в сознание стратегию работы: ошибка, пропущенная в статье какого-нибудь Ференца Г. Листа о местном фешенебельном кабаке со стриптиз-шоу, позорна для их краснокорочного интеллекта. Однако ошибка, вкравшаяся в текст рекламы самого завалящего слободского магазинчика, торгующего карамелью и селёдкой, может обернуться для их жалованья не только драмой, но и трагедией: они потеряют место. В условиях нарастающего развала и хронических задержек зарплаты в школах это была серьёзная угроза. Девушки вняли, и клиенты потихоньку оттаяли сердцем.

Прошло около года, и Сомов, начальник жёсткий и умный, окончательно перестал клепать меня на планёрках, ограничиваясь теперь лишь экивоками иногда. Газета наша прибавила полос. Тираж вырос на три тысячи «экзов», мой оклад – на тридцать «баксов».

Всё складывалось хорошо. Давно я не был так спокоен за своё будущее! Теперь я твёрдо знал, что останусь в газетном деле. Это – надёжно. Вон, заводы и фабрики стоят, в больницах и школах людям денег не платят месяцами, а газета выходит, продаётся и приносит Сомову доход, а нам всем – зарплату. Наконец-то чистые руки, без въевшейся под ногти грязи. Запах «Single», свежий и естественный в комнатах, где на столах у женщин нередко стоят цветы. Мелочно досадная для холостяка и всё же приятная обязанность следить за чистотой воротничка рубашки. Сосредоточенный писк принтеров, лилипутий топот клавиатур – и никаких кувалд в углах и сальных телогреек на вешалках. Безусловно известное всем вокруг и безоговорочно уважаемое всеми слово «интеллект». Пиршество вежливости.

Именно на должности ответственного секретаря впервые появилась у меня ясная и осязаемая цель на ближайшее время: попробовать себя в журналистике. Что ни говори, а ежедневная взбалмошность и суетливая рутинность секретарской работы действовали на мою психику, хотя по качественному наполнению эти стрессы не шли ни в какое сравнение с университетскими. Я скоро понял разницу между «уметь делать» и «хотеть делать». Штатный журналист хорошего еженедельника, здесь или дома в С. – вот о чём мне теперь мечталось! Постоянный оклад плюс гонорары, работа максимум четыре дня в неделю, а всё остальное время можно за гонорары писать в другие издания. В том числе столичные, если способностей хватит. Чем чёрт не шутит, можно стать собкором какой-нибудь киевской газеты в области! Ежедневной свободы несравнимо больше, чем у ответсекретаря, а у доходов есть только нижний предел: твоя ставка по штату. Я знал, что Виктора очень трудно будет убедить поднять мне зарплату, его вполне устраивало сложившееся положение. Некоторые же известные мне теперь представители журналистской братии совершенно легально зарабатывали до четырёхсот долларов в месяц. И это во времена всеобщего экономического лупанария! С такими деньгами можно было думать о покупке квартиры. Пусть однокомнатной. Но своей.