Тест на ДНК. С чего все начиналось? О наследственности, изменчивости и эволюции

Говоря о лорде хранителе печати, я хочу сперва заняться темными сторонами его характера, так как следующий после разбора этих сторон труд будет приятнее и интереснее. В качестве общественного деятеля лорд хранитель подвергался беспощадным осуждениям. Лорд Кэмпбелл называет его самым ненавистным из людей, когда-либо державших в своих руках Большую Печать, и говорит, что он в течение всей своей жизни старался добиться повышений самыми низкими средствами. Епископ Бернетт называет его хитрым и лукавым, лорд Маколей обвиняет его в эгоизме, трусости и низости. Я не знаю ни одного писателя, который отозвался бы с похвалою о его общественной деятельности, за исключением его брата, питавшего к нему самую нежную привязанность. Но далее лорд Кэмпбелл признает за лордом хранителем необыкновенную любезность в близком домашнем кругу и соглашается, что та горячая, никогда не ослабевавшая привязанность, которая существовала между ним и его братом (пережившим его, чтобы стать впоследствии его биографом), отличается самым трогательным характером. При разборе его общественной деятельности моя главная цель – показать, что, несмотря на его недостойные поступки с целью достичь повышений, несмотря на то, что сильные связи, который были у него в высших сферах, сильно облегчали для него доступ к этим повышениям, – лорд хранитель, так же как и его брат, были люди замечательно даровитые. Епископ Бернетт говорит, что он не имел добродетелей своего предшественника (лорда Ноттингэма), но стоял выше его но своим способностями. Лорд Кэмпбелл не согласен с этим мнением и замечает, что «Ноттингемы родятся веками». (Я прошу читателя припомнить необыкновенные дарования, переходившая по наследству в семействах Ноттингема и Финча.) Маколэй говорит, что он обладал ясным умом, отличался большим трудолюбием, начитанностью, замечательными познаниями вообще, и более чем замечательным знанием законов. Брат лорда хранителя, Роджер, описывая его юность, говорит следующее:

«В нем в особенности достойно замечания то, что вместе с изучением права, которое обыкновенно считают поглощающим все время молодого человека, он продолжал заниматься и многими другими науками: историей, словесностью, языками. Поэтому из него вышел не только отличный правовед, но хороший историк, политик, математик, философ и, кроме всего этого, превосходный музыкант».

Младший брат его, сэр Дудлей Норт, быль человек чрезвычайно даровитый и сильный. Еще в юности он уехал в Смирну, где еще до сих пор добрые дела его не забыты и где он приобрел большое состояние; по возвращении же в Англии имел большое влияние в парламенте, будучи замечательным финансистом. В первой молодости в его характере была одна черта, достойная внимания, а именно: он еще в школе впервые показал страсть к барышничеству и плутням; впоследствии он запутался и попал в долга, которые принуждены были уплатить его родители; но наконец, сделав над собою громадное усилие, он до такой степени преобразился, что брат его заканчивает его биографию следующими словами:

«Если мне будет позволено высказать мое мнение о нравственной стороне его характера, то я скажу, что, несмотря на те уловки и ухищрения, который он употреблял в торговых сделках с целью выманить деньги от лиц, имевших с ним дело, я все-таки не считаю его скрягою. Что же касается до плутовства, в этом отношении он является уже вполне безупречным».

Из того же источника мы узнаем, что он был очень живым, развитым и красивым ребенком. В школе, при своем живом темпераменте, он мало сидел над книгами, но благодаря своим способностям окончил курс одним из порядочных учеников. Кроме того, он превосходно плавал и мог пробыть в воде очень долго. (Я нарочно упоминаю об этом, так как далее буду говорить о частом совпадении физических и интеллектуальных способностей.) Иногда он оставлял свое платье какому-нибудь носильщику у Лондонского моста и бежал нагой по тинистому берегу Темзы, почти до самого Челси, чтоб иметь удовольствие доплыть до того места, где оставил платье, вниз по течению реки, и он любил заканчивать купанье, бросаясь в каскад ниже старого Лондонского моста. Я часто удивлялся его штукам, когда мне случалось видеть их с парохода.

Я приведу слова Маколея о первом появлении лорда Норта на политической сцене. В своей «Истории Англии», описывая период, непосредственно следовавший за восшествием на престол Иакова II, Маколэй говорит: