Тестостерон: гормон, который разделяет и властвует

Скрытая овуляция – одно из наших важных отличий от шимпанзе, а также от 95 % других млекопитающих. Еще одно отличие состоит в том, что у людей дети с большей вероятностью выживают и преуспевают, если отцы о них заботятся, – это объясняет, почему многие мужчины вкладывают время и энергию в своих детей{295}. И, как и у певчих овсянок, уровень Т у наших пап имеет тенденцию снижаться, когда они находятся в стабильных отношениях и заботятся о своем потомстве{296}. У мужчин связь между изменениями уровня Т и поведением не настолько прямая, как у самцов других животных, но данные исследований подтверждают, что снижение уровня Т помогает им переключить внимание с соперников и поиска новых сексуальных контактов на жену и детей{297}.

Состязание за статус

С эволюционной точки зрения насилие имеет смысл применять только тогда, когда выгоды от него выше издержек – оно является крайней мерой. Как слабый, так и сильный выигрывает от такого положения вещей, когда любое животное заранее знает о своих шансах успешно противостоять другому животному – о том, кто из них должен отступить, а кто сопротивляться или бросить вызов. Подобная система отношений максимально снижает количество реальных стычек, при этом каждая особь знает свое место, понимает сигналы, подсказывающие, когда нужно быть почтительным, а когда – дерзким, и соответственно реагирует на них. Это позволяет группе животных пользоваться преимуществами совместного проживания, воспитывая потомство, добывая пропитание, предаваясь безделью, защищая территорию, занимаясь сексом и при необходимости сотрудничая друг с другом. Другими словами, речь идет о статусной иерархии.

Помните стычку Дэймона Фэрлесса с пьяным в вагоне метро? Это типичный пример вспышки насилия между мужчинами: довольно банальная перепалка набирает обороты, ни одна из сторон не отступает и, наконец, в ход идут кулаки. Могло быть и хуже – убийства мужчин нередко начинаются похожим образом. Но могло быть и лучше – огромное число подобных конфликтов быстро стихают.

Получается, двое мужчин подрались ни за что? В каком-то смысле так и есть: предмет их ссоры не был материальным, как, скажем, мешок с золотом или территориальные границы. Но, с другой стороны, нет. Они дрались из-за чего-то хоть и нематериального, но чрезвычайно важного – социального статуса. Чем больше уважения и почтения окружающие проявляют к человеку, тем выше его социальный статус. Тот пьяный нарушил правила, которые соблюдают представители среднего класса с высоким статусом, вроде Фэрлесса: не орать, не браниться и не пугать других пассажиров. И уж точно не приближаться при этом к моей жене.

Подобные иерархические лестницы есть у многих приматов. Завоевать или сохранить высокий статус можно не только благодаря социальным навыкам и способности создавать коалиции, но и с помощью демонстрации готовности к насилию. А в тех ситуациях, когда самцы используют агрессию, чтобы добиться доминирования, статусная иерархия помогает снизить интенсивность и частоту стычек. То, что члены сообщества знают свое место и сигнализируют об этом доминирующим особям – шимпанзе в этом случае «ухают», – означает, что нет необходимости выяснять отношения всякий раз, когда возникает конфликт. Всем известно, кто, скорее всего, победит в драке за фертильную самку или лучшее место кормления. Но несоблюдение правил требует от тех, кто выше по статусу, принимать меры, так как они заинтересованы в сохранении статус-кво. В конце концов, они получают не только лучшую еду, спальные места, деньги или власть; они также получают самок для спаривания и побеждают конкурентов в борьбе за передачу генов будущим поколениям{298}.

Так почему Фэрлесс ввязался в драку с пьяным пассажиром? Стоило ли так рисковать, вступая в конфликт с незнакомцем, которого он больше никогда не увидит? Ведь его положению на социальной лестнице ничто не угрожало. Пьяный дебошир не мог лишить его работы и уж тем более жены. Почему Фэрлесс просто не отвернулся?

Ответ (предположительно) кроется в нашем далеком прошлом. Вид Homo sapiens эволюционировал в социальной среде, которая мало походила на сегодняшнюю. Оценки (основанные преимущественно на наблюдениях за современными охотниками-собирателями) свидетельствуют, что в среднем тогдашние сообщества имели численность около 1000 человек, причем по меньшей мере половину из них составляли дети. Внутри таких сообществ, объединенных общей территорией, языком и обычаями, люди жили в непостоянных поселениях небольшими группами, состоящими в среднем из 50 и лишь изредка из более чем 300 человек{299}.