Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

Да нет, есть у меня и один более современный роман, его больше всего переводили на другие языки, но здесь, в Финляндии, он получил очень разнородные оценки, потому что читателям нравились мои предыдущие романы, немного старомодные и похожие на хроники, и поэтому третья книга — современный роман — показался им странным и холодным по сравнению с предыдущими. Мне же кажется, как я уже говорил в самом начале, что сам я — некая смесь старого и нового. Мой несколько прагматичный стиль и то, что я пришел в литературу из журналистики, — все это привело к тому, что я в то время даже не знал, что модно, а что нет и какой должна быть современная книга. Я всегда писал так, как мне самому казалось правильным, выбирал ту форму, которая мне казалась правильной именно для этого повествования. Все это — следствие того, что я начинал как поэт в конце 80-х годов, когда многие шведоязычные авторы, как, впрочем, и финноязычные, писали очень абстрактные и нетрадиционные произведения. Я подражал американским битникам, духу их поэзии, но мне плохо это удавалось. Так оно и повелось. Я не стараюсь следовать моде, а лишу так, как пишется, как кажется правильным. К тому же мне кажется, что у нас не так уж много больших эпических повествований, которые рассказывали бы о жителях Хельсинки, о социальных проблемах и о жизни в этом городе, по крайней мере, на шведском языке не было ничего подобного. И это не только пробел, требующий заполнения, но еще и та область знаний, из которой я черпаю информацию и которая в настоящий момент не является до конца обсужденной. Однако это совсем не означает, что я буду писать такие романы всю жизнь. Я намерен написать еще один подобный роман о Хельсинки, а затем уже попробовать что-то абсолютно иное.

Критики обвиняли ваш последний роман в музейности, но, судя по вашим словам, историческая ретроспекция вам несколько надоела, это так?

Я, к сожалению, не читал этих рецензий, надо бы как-то их достать, постараться хотя бы… Я всегда был тверда уверен в том, что я человек современный, способный в полной мере понять именно своих современников, а потому написать о начале XIX века, скажем о времени Наполеона, мне было бы чрезвычайно сложно. Я иногда использую в качестве рубежа изобретение электричества… Мне часто задают вопрос: как далеко вглубь истории вы можете погрузиться? И я отвечаю: до момента, когда было изобретено электричество, то есть до 1878 года. Что касается моего последнего романа, то, возможно, я сделал слишком большой упор на историзме, я так увлекся описанием того, как город рос, превращаясь в крупный мегаполис, что доля исторического повествования получилась, вероятно, излишне громоздкой. Но все равно я считаю, что эта книга была необходима жителям Хельсинки, их самосознанию. С другой стороны, я думаю, что это предел, что дальше углубляться в историю я не буду. Сейчас, сразу после романа, я написал пьесу, действие которой происходит в наши дни. Речь идет о пропасти, которая возникает между двумя поколениями: поколением шестидесятых-семидесятых и нынешней молодежью. И если я напишу еще один роман о Хельсинки, то он, скорее, будет рассказывать как раз о шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых. Глубже в историю я более не намерен погружаться.

Расскажите о ваших музыкальных пристрастиях.

Я могу попытаться рассказать о том, что значит для меня музыка, но выделить что-то любимое будет невозможно, потому что мне придется перечислить практически все музыкальные жанры, за исключением разве что одного или двух, что означает, что мои музыкальные пристрастия очень обширны и эклектичны. Но если говорить о значении музыки для меня, то я люблю повторять, что если бы я обладал музыкальным талантом, умел бы хорошо играть или сочинять музыку, то я тут же сменил бы литературу на музыку. Моя писательская карьера, собственно, и началась с музыки, первой моей статьей, опубликованной во взрослой газете, была рецензия на музыкальный диск группы «112», диск назывался «October». Я долго работал в газете в качестве музыкального обозревателя. Продавал музыкальные диски, семнадцать лет играл на гитаре в местной группе, и мы частенько выступали по выходным в разных клубах. Так что я все время вращался в музыкальных кругах. Да и сейчас источником вдохновения к написанию какой-нибудь новеллы, романа или пьесы чаще всего является именно музыка, а не другое литературное произведение. Когда я сейчас писал пьесу, в моей голове постоянно крутились несколько мелодий шестидесятых-семидесятых, они задавали тон, основную тему всему произведению, и я надеюсь, если театр сможет купить права на эти песни, мы обязательно включим их в спектакль. Конечно, литература и футбол — это два моих самых 59 страстных увлечения, но музыка все же важнее.

Как вы относитесь к музыкальной стихии современной эпохи?