Тетерев мечты [сборник litres]

– Сто пятьдесят? – Голос мужика задрожал. – Сто пятьдесят рублей?

– Ну не граммов же, – усмехнулся Андрей.

– Но мне это… не наскрести мне столько.

– Хорошо. Сто тридцать, и по рукам.

Мужик молча посмотрел в глаза Андрею, медленно повернулся и тяжёлой походкой двинулся к трактору. Он вмиг ссутулился, руки его обвисли, и уже не казался тракторист таким крепким и исполненным силой, как несколько минут назад. Но выглядел он не жалким, а скорее обречённым. Махнув рукой и бросив короткое «за мной езжайте», завёл трактор и повёл его по рытвинам и ухабам. Машина шла, грузно переваливаясь с боку на бок, и как будто копировала походку своего хозяина. Вскоре появились первые домишки. Это были обветшалые избы, окружённые покосившимися кривыми кольями, оставшимися от заборов. Исхудавшая собака заходилась визгливым лаем, скалилась, норовя прыгнуть под колёса, но длинная цепь натягивала потрёпанный ошейник и ещё больше злила пса. Чёрно-серые от грязи куры хаотично метались по соседнему дворику, а на завалинке, нервно потирая колено, покуривал худощавый юноша. Анна прильнула к окну не в силах оторвать взора от увиденного. Трактор дёрнулся и замер у небольшого двора.

– Заходите в дом, – пригласил тракторист. – Меня, к слову, Никитой звать.

Андрей представился и, огибая лужи, пошёл вслед за Никитой. Следом в дом вошла и Анна. В тёмном помещении пахло сыростью, бедностью и овощным супом. Занавески на окнах были сильно застираны, на стёклах застыли подтёки от ливней, а лампу прикрывал самодельный абажур из цветного пластика. За грубо сколоченным столом сидела девочка лет десяти и пальцем водила по строчкам детской книги.

Увидев в углу икону, Аня перекрестилась. Никита скрылся в соседней комнате и вскоре вышел, сжимая в руках аккуратно сложенные купюры.

– Здесь восемьдесят три рубля. Оставшиеся у соседей спрошу. – Он протянул деньги Андрею.

– Нам здесь подождать?

– Да. Здесь и ждите.

– Андрей… Поехали, Андрей, – шепнула Анна. – Прошу тебя, уедем отсюда. Ну не бери ты грех на душу.

Вернулся Никита минут через двадцать. Во взгляде его были и злость, и стыд, и отчаяние.

– Здесь тридцать два рубля. Больше не соберу у людей. У нас в долг дают неохотно, – протянул он деньги.

– Ну хоть так. Только вёдра теперь аккуратней вешай, – усмехнулся Андрей.

Когда мотор машины заурчал, Аня закашлялась:

– Андрюш, я воды пойду выпью. А то горло на нервах пересохло.

– Не отравись только. Там антисанитария ещё та.

Стоя за спиной дочери, Никита нежно гладил её волосы, что-то тихо приговаривая под нос. Аня в два шага подошла к столу, молча положила на стол деньги и сбивчиво заговорила:

– Здесь сто семьдесят рублей. Это мои личные. Возьмите. У меня ещё есть. Ребёнку купите что-нибудь. Ну и вообще. Жене, может, чего тоже. Возьмите, а мужа моего простите.

Ехали молча. Аня пыталась уснуть, но стоило ей закрыть глаза, как память высвечивала из темноты картину, на которой любящий отец гладил волосы крохи-дочери. Когда машину в очередной раз подбросило на глубокой колдобине, Аня вздрогнула и тихо всхлипнула. Она слышала вопросы мужа, видела разбивающиеся капли дождя и продолжала до боли кусать губы, не в силах проронить ни слова.

Диана

С Дианой мы встречались около двух месяцев. Стройная, озорная, с незабываемыми серыми глазами. Извивающиеся в мерцании софитов тела, танцы на барных стойках, прогулки по берегу Юрмалы в первых лучах солнца. Диана жгла время, утягивала его в какую-то огромную воронку, состоящую из музыки, коктейлей, безумных танцев и долгого секса. Первый раз после расставания Диана позвонила в субботу.

– Привет… А ты видел, какой сегодня был закат? Изумлённый, уставший город, требующий передышки, будто застыл на эти прекрасные мгновения… Я давно не видела такого многоцветья. Мы сидели на балконе, пили кофе, и Рига нам пела. Нет, не просто пела… Она баюкала нас, она кутала нас своей любовью. Ты видел закат, милый? Ты слышал его мелодию? Ты чувствовал настроение города? Оно ведь передаётся. Оно бежит по невидимым струнам, от которых исходит свет и тепло.

– Да. Видел, – говорю. – Краем глаза. Было много работы, Диана.

– Жаль… мы поставили Zodiac. Старый город у ног, багровые всполохи, запах весны, наша музыка. Мы говорили с городом, а он отвечал нам.

– Дианочка, поздно уже.

– А сколько сейчас?

– Сейчас ночь. Три часа и пятнадцать минут.

– Да… действительно. Это и не рано, и не поздно. Уже скоро утро будет манить нас своей палитрой…

– Ты выпила?

– Немного. Немного выпила. Чуток. Ладно… ты не хочешь говорить, и я желаю тебе спокойной ночи.

Второй звонок раздался ровно через неделю. Через семь нервных, опустошающих дней. За это время я успел слетать в Москву, в Белосток, влюбиться в польку Марику и потерять права. Голос Дианы манил, он стелился бархатом.