Тетерев мечты [сборник litres]

Поначалу рассказ хотел прочесть сам Саша, но устроители Лимуда чудом уговорили отдать это право профессиональной актрисе, посчитав, что дикция Александра способна убить любое произведение. Автор обиделся, покраснел, плюнул на пол и сказал, что это не по-еврейски и что никто не сможет донести произведение лучше него. Чтице было лет сорок. Читала она с надрывом, без фальши, чувствуя каждое слово и давая прочувствовать эти слова публике. Казалось, её речь зависала над залом, наэлектризовывая каждый миллиметр пространства. Тишина зала и раскалённые нити боли. Подрагивали кипы и пейсы плачущих, слышались громкие всхлипывания и шёпот на разных языках. Саша с Анной стояли за кулисами у занавеса и наблюдали за реакцией слушателей. В глазах Анны стояли слёзы, и она то и дело подёргивала концы шёлковой косынки.

«Оставайтесь, Оксана. Вместе с Юрочкой и оставайтесь, – читала актриса. – И я горя хлебнула на несколько жизней вперёд, и вы с дитём его наелись. Отца Юре не заменю, конечно. Это тяжело будет. Хотя, если надо, смогу в себе мужика разбудить. Но вдвоём нам всё одно легче будет. В двух сердцах тепла больше, Оксана.

В этот момент Юра подошёл к Ривке Ефимовне и, улыбнувшись, прильнул к её бедру. Женщина смотрела перед собой. По стёклам ударили глухой дробью первые капли дождя, небо разрезали витражи молний. Разрыдавшись, Ривка с трудом подняла малыша и крепко прижала к себе. Закрыв глаза, она увидела улыбку Сёмочки и серую толпу, навсегда скрывшую от глаз внука».

В зале послышались рыдания. Расплакалась и Анна. Утирая платком слёзы, она бросила взгляд на Сашу.

– Почему… Почему ты улыбаешься? – спросила она.

– Да это я так. Я же в рассказе соврал. Просто бабка, как увидела эту Оксану, она её сразу на хуй и послала. Сразу и без разговоров. Иди, сказала, подстилка фашистская.

– То есть как? С маленьким сынишкой и выгнала? – ужаснулась Анна.

– Ну не с полицаем же расстрелянным. Выгнала и пнула ещё, – гоготнул Саша.

Анна молча ушла. Через два часа ей позвонил Пляц.

– Аня, не смог тебя найти. У меня поезд утром. За деньгами сегодня заехать или утром встретимся?

– За какими деньгами?

На время Александр смолк.

– Ну… за деньгами. Ну гонорар за книгу.

– А, за книгу. Так я соврала, Саша.

– То есть как соврала?

– Да вот так и соврала. Не будет никаких денег.

– Ну я тебя, суку, сейчас врать разучу.

Пляц поехал по адресу Анны. Два раза позвонил в дверь, затем резко дёрнул ручку и ударил ногой. На пороге появился муж, призёр соревнований по гребле.

Бровь Александру зашили быстро. С губой дело обстояло сложнее. Синяк под правым глазом сузил угол обзора до нуля.

В плацкартном вагоне было душно, пахло потом и варёной курицей. Саша пил плохое вино со штукатуром Григорием, говорил о бездарно прожитых годах, суке жене и бабской подлости. Григорий возмутился, вспомнил маму и сестру. Сказал обидные для Александра слова. Затем плеснул в лицо Пляца портвейн и привёл глаза к законам симметрии.

99

Каждое лето меня вывозили в Баку. Утром ездили на море, днём я играл в футбол с ребятами из соседних дворов, вечерами гуляли по бульвару. В редкую пасмурную погоду я наматывал кроссы. После одной из пробежек зашёл в магазин игрушек. За облезлым столом сидел тучный мужчина с бараньими глазами. Медленно отрывая креветочные головы, он чавкал, пережёвывал розовое мясо и громко сплёвывал остатки панцирей на газету «Вышка». Справа от продавца стоял огромный вентилятор с лопастями, напоминающими слоновьи уши. Если эти «лепестки» можно было бы привинтить к носу самолёта, то самолёт бы непременно взлетел. На стеллажах глотали пыль коричневые зайцы, непропорциональные выцветшие медведи с огромными глазами, полными грусти, и куклы для детей с крепкой психикой.

– Малцык, где такой красивый майка купил?

Майка была игровой, но списанной: яркая, длинная, с фамилией на спине.

– Нам выдают, – говорю.

– Ай, маладэс! Каково вид спорта играешь?

– В хоккей.

– Э-э-э… Здесь хоккей-макей нет? Здесь зара. Здесь футбол-мутбол.

– Из Риги я. Там играю.

– А-а-а… Рига, пистес, э-э-э! Загараница, пилять. У меня таварищ там замуж пошла.

– Бывает, – говорю.

И тут я увидел термопереводки. Синие и красные буквы и цифры. Причём буквы были латинскими. Блестящие, размером с ладонь и со скошенными углами. Точь-в-точь такие же, как на майках игроков NHL и NBA…

На свисающем над «итальянским» двориком балконе пили кофе мама с бабушкой, обсуждая последние новости. Приняв душ, быстро сгонял в комнату, налил себе чай и присел рядышком.

– Ну как кросс пробежал, внучек?

– Терпимо, бабуля. Хорошо побегал.

– Умничка! Вот и Антонина Борисовна тебя хвалила вчера. Говорит, воспитанный, здоровается кивком, улыбается. Пойду-ка я собираться. Я к Артуру Вагановичу на приём сегодня записана.

Совсем скоро раздался протяжный вопль:

– Лена-а-а! Леночка-а-а!!! Это же кошмар какой-то! Господи, какой же идиотик растёт! Ну в кого пошёл, а?! Хвалят его! Знали бы, что он творит. Лена, ты только посмотри!