– Набежало на четыре сотни и ещё шестьдесят наших советских шекелей. Многовато… Мне брат рассказывал, как Юрий Григорьевич как-то выпил и сказал: «Да, я такой! Я за копейку на многое готов. Родину, конечно, продать не готов пока, но какие-то земли точно бы отнёс к лишним». А тут четыре сотни с хвостиком. А у Юрия Григорьевича бывает давление под сто восемьдесят.
– Бывают расходы и больше. Особенно в республиках Средней Азии и Закавказья. Пиши: итого, двоеточие – четыреста шестьдесят рублей. Моя фамилия Зейдельман. Всему написанному выше прошу верить. Подпись сделана собственноручно. Месяц, число, год рождения. А потом просто: месяц, число и год по календарю.
– Как в мусарне прям, – удивился Боря.
– А ты бывал? – спрашиваю.
– Нет, дядя на свиданке рассказывал. Он через два года выйдет.
– Ну это Юрий Григорьевич такие правила придумал. Он же раньше в ГАИ трудился. То есть в душе ментом и остался. Можешь идти сдавать отчёт, пока он на месте.
Взяв пачку газет и отчёт, Боря направился в сторону кабинета Баскина. Было слышно, как Юра произносит свою любимую присказку: «М-да… Интересно, интересно, блядь. Как же, блядь, всё интересно в этой жизни».
– Значит… Значит, проститутки города Тольятти и поддельная французская бижутерия, да?
– Именно! И духи, Юрий Григорьевич. И духи тоже. Но оригинальные.
– Отлично. И оригинальные духи с турецкими, мля, конфетами. Использование таксомоторов для комфортного передвижения… Красиво-то как. А чего походы по кабакам не указал?
– Я могу дописать, если надо.
– Обязательно допишешь. Значит, твоя фамилия Зайдельман, Боря?!
– Зейдельман, Юрий Григорьевич. Он самый.
Перед воплем стало тихо.
– Боря, твоя фамилия – Ебанат! Какие проститутки города Тольятти? Какие взятки и поддельная французская бижутерия с духами, дебил? Ты думаешь, что ты пишешь, Боря? Нельзя было написать просто «непредвиденные расходы»? И какие на хер четыреста шестьдесят рублей?! Я бы за эти деньги два женских заводских общежития на день в гарем превратил!
– Юрий Григорьевич, как Ми… Ми…
– Ми-ми-ми, бля!
– Как Ми… Ми… Михаил надиктовывал, так я и писал, – отрапортовал Боря. – Да и вот ещё… Может, это как-то смягчит вас. Это вам как президенту РКПБ.
– Как президенту чего, блядь?!
– Как почётному президенту РКПБ – Рижского клуба прессофилов. Здесь все газеты города Тольятти. Даже одна полупорнографическая есть. Михаил сказал, что вы коллекционируете и собираетесь победить на Международном слёте прессофилов в Бухаресте в номинации «Пресса Восточной Европы и Монголии».
– Где, блядь, я хочу победить, твоя фамилия Зайдельман?
– В Бухаресте… на слёте, Юрий Григорьевич. На слёте прессофилов.
Я представил выражение лица Юры. Рык его был ужасен.
– Ми-и-иша! Су-у-ука! Ми-и-иша! – услышал я через открытое автомобильное стекло, когда отъезжал от офиса.
Лимуд
Сашу Пляца пригласили на минский Лимуд. Надеялся, что устроители раскошелятся на билеты, но платить за малоизвестного сочинителя никто не собирался. Пляцу сняли дешёвый номер в хостеле с кусачими насекомыми и приезжими украинскими студентками, днём подрабатывающими продажей телес.
Александра просили презентовать книгу «Так начался атеизм». Написана она была откровенно плохим, скудным языком и рассказывала о безногом сапожнике, подслеповатом портном и неведомой тёте Симе, которую обитатели местечка временами преданно любили, а временами готовы были утопить в выгребной яме. Этот метод расправы особо часто фигурировал в произведении. В своих окололитературных опытах Саша пытался быть похожим на Бабеля и Зощенко, надеялся на переворот в литературе, билборды со своей фотографией и миллионные тиражи. Но его обвинили в неумелом плагиате, отсутствии юмора и чрезмерной самовлюблённости.
В итоге издаваться пришлось за свой счёт, но с прицелом на заработок. Вернее, за счёт доверчивой женщины Анны, которая не только дала денег на книгу, но и смастерила куклы, ставшие иллюстрациями. Анна и посоветовала Сашу организаторам Лимуда, чтобы продать хоть часть залежавшегося тиража. На удивление, книгу быстро раскупили, и Саша был вне себя от радости, узнав о нежданно свалившейся на него сумме.
Был в томике неплохой рассказ «Юрка». Саша написал его стабильно слабо, наделал много ошибок и отослал на корректуру другу Ицику в Штаты. Ицик долго матерился после ночной смены, практически полностью переписал рассказ и спас ситуацию. Речь в повествовании шла о судьбе пожилой дамы, летом 1945-го вернувшейся из немецкого плена. Эта сильная, несчастная, растерзанная горем и болезнями женщина, потерявшая всю родню, обнаруживает, что в их доме кто-то живёт. Она долго стоит перед зелёной избой, смотрит на свисающее с верёвок женское и детское исподнее, покосившийся забор и боится войти. Робко отворив дверь, Ривка обнаруживает в жилище молодую женщину с ребёнком. Оказывается, это жена расстрелянного полицая Оксана и её сынишка Юра…