Читаем Тетрадь в клетку. Книга стихотворений полностью

Тетрадь в клетку. Книга стихотворений

Это четвертая книга стихов Алексея Улюкаева, но никак не очередная. Скорее досрочная, и даже условно-досрочная: написана в заключении, издана сразу по выходе из колонии после истечения шести лет, двух третей срока. Книгу Улюкаев не «выстраивает», он сохраняет хронологию неволи. От стиха к стиху, от года к году он проходит горький и сложный путь, в конце которого остается убежденность в том, что в жизни по-настоящему ценны «только любовь и свобода». Это совсем не тюремное бытописание. Поэт смотрит «поверх шконок», в его стихах много глубоких размышлений о душе, о творчестве, о природе добра и зла. Пушкина, Данте, Тютчева, Мандельштама вполне можно считать его сокамерниками – так часто он к ним обращается. Задолго до выхода этой книги Алексей Улюкаев сказал: «Мне нравится такое определение: блюз – это когда хорошему человеку плохо. А стихи – это когда хорошему человеку очень плохо». Пожалуй, таково одно из главных условий сохранения личности в любых условиях, а особенно в тех, которые к этому не располагают: видеть себя хорошим человеком. Тогда получается и хорошая книга – как эта.

Алексей Улюкаев

Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия18+

Алексей Валентинович Улюкаев
Тетрадь в клетку
Книга стихотворений

Тем, кто меня ждал и верил

* * *

«Если слева закат Европы тебя слепит…»

Если слева закат Европы тебя слепит,Если справа теснят раскосые богдыханы,Если сверху течет арктических вод Аид,Значит ты в России и будешь, давясь стихами,Точно волчьей желчью, выкрикивать панегирикЭтой мерзлой почве, где панство не приживется,Где всегда на ногах по четыре гири,Где плюешь в колодец. И все-таки пьешь из колодца.

«Капель продолбит лёд, и рыбы…»

Капель продолбит лёд, и рыбыВ волнах привольно поплывутИз-под заледенелой глыбы,Поверх барьеров и запруд.И, скинув чешую, как лепень,Вдруг молодцами обернутся…Предположение нелепое,Как жизнь, нелепая и куцая.

«Уронишь голову в запястья…»

Уронишь голову в запястьяИ осознаешь, что теперь нельзяЖить, не распахиваясь настежь,Не превращаясь пешкою – в ферзя.Ты весь уже в восьмой горизонтали,В которой уместился горизонт.А тени потускнели и растаяли,К тому имея собственный резон.Но в свете дня шагай ферзём бесстрашноПо этой длинной и прямой дорогеИ разрешения не спрашивайНи кесаря, ни бога.

«Тюрьма влечёт к суровой прозе…»

Тюрьма влечёт к суровой прозе:Чего бы, кажется, ЖурденЕй говорил, вставая в позу.А тут, излишествам взаменРоскошной рифмы русской речи —Нарежут пайку языка,Как будто волкодав на плечиБросается через века,До шеи жертвы дотянувшись,Чтоб из артерии глагол,Вскипая, жёг людские души,Чтоб он как есть, и бос, и гол,Бесхитростно стучался в двери —И в том была б благая вестьИз сотен разных русских мест.Да хоть, пожалуй что из Твери.

«Я надеюсь, пока дышу…»

Я надеюсь, пока дышу,Я люблю, пока я живой.С милой рай в шалаше. К шалашуПусть доставит меня конвой.Автозак и столыпин пустьУвезут на зелёный свет.Мне один – хоть не Млечный – путь,Мне один – хоть one-way – билет.На колючку – кусачки. НаЧасового – глубокий сон,И не будет ему кина —Пусть во сне: приговор, вина,Шпалы, рельсы, конвой, вагон.А в берёзах – зелёный шумНад моей седой головой.Я надеюсь, пока дышу.И пока люблю, я живой.

«Как же хочется жить…»

Как же хочется жить!Вечным жидом ли, эллином вечным.Подправлять Парки нить,Всякой всячине мчаться навстречу,Улетать далеко,Навзничь падать на склизком,Утирать молокоС Млечных троп, уходить по-английски,И опять приходитьПо-еврейски, а может – по-русски.Как же хочется жить:Есть и пить, слушать музыку —Голоса сыновей,Голос дочери.И с женой сторожить её сон у дверейПо очереди.