Тетрадь в косую линейку

– Алина Викторовна, голубушка, да не нервничайте Вы так, – ласково проговорил о, взяв меня другой рукой за бедро, – я же не делаю Вам больно. И не сделаю. Обещаю. Ну посмотрите мне в глаза, вот, вот так. Давайте договоримся, если Вы говорите фразу: «мне больно», я прекращаю осмотр. Но именно если будет больно, а не страшно.

– Там лишь порвать всё можно и будет дополнительный шрам. Это бесполезно, – я вцепилась руками в кушетку и нервно сглотнула.

– Давай я буду решать, золотко моё, что полезно, а что нет. Твоё дело мне поверить, и убрать спазм, – доктор плотнее обхватил моё бедро и перешёл на ты. – Хочешь, можешь ругаться, что хочешь делай, даже стукнуть можешь, главное спазм мне убери. Убирай, убирай, моя хорошая. Я ведь всё равно не отпущу, пока не уберёшь!

Мой внутренний страх достиг своего апогея, и как всегда, я увидела так пугающие меня глаза, понимая, что если я сейчас не пересилю себя, всё закончится трагедией, я негромко выдохнула:

– Всё хорошо. Я сейчас расслаблюсь, доктор. Всё хорошо. Я понимаю, что это лечение, и мне на пользу.

Мой безмолвный охранник меня понял, кивнул и исчез.

А доктор продолжил осмотр и через секунду я почувствовала, что пальцем он вошёл во влагалище, проговорив:

– Ведь не больно?

– Неприятно, – поморщилась я.

– Ещё пара минут и закончу, больнее не будет, моя девочка, лишь ещё чуточку неприятно, но мне надо понять картину полностью. Ну вот и всё. Отпускаю. Ничего не порвал и больно не сделал. А аппаратом дашь посмотреть? Насадку можно сказать детскую возьму. Ты и не почувствуешь ничего. Ну соглашайся, золотко моё. Ты же поняла уже, что я никакой не гестаповец, больно не делаю. Разрешишь?

– Хорошо, – безрадостно выдохнула я, внутренне чувствуя, что похоже, ввязалась в начало эпопеи по собственному лечению. Сейчас будут назначены какие-нибудь свечи, тампоны и прочая фигня, и мне придётся постоянно врать, что всё это я делаю.

Смотрел меня доктор очень аккуратно и очень долго. Потом всё убрал и отключил аппарат.

– Я могу встать? – поинтересовалась я.

– Через десять минут, сначала поговорим.

– Мне неудобно в таком виде разговаривать.

– Зато мне удобно, поэтому десять минут потерпи, моя хорошая. Значит так. У тебя прекрасная матка, трубы и яичники, ты беспроблемно можешь рожать, но у тебя абсолютно неэластичное влагалище всё в рубцах. Причём кальцинированных и очень жёстких. Выход только один: иссечь их все и сделать пластику. Я могу это сделать. Часа три под местным наркозом, ты даже ничего не почувствуешь. Будешь лежать, песенки в наушниках слушать, или в телефон играть. Если очень боишься, наркоз можем сделать общий. Там вообще уснула – проснулась, и как новенькая. Можем даже сегодня всё провернуть. Операционная подготовлена и свободна, анастезиолога вызову, он не ушёл ещё вроде, потом полежишь часик под моим присмотром в амбулаторной палате, и отпущу тебя домой. Три дня домашнего режима без нагрузок, потом потихоньку вернёшься к полноценной жизни.

– Нет. Мне это не нужно. Спасибо. Можно, я пойду?

– Лежи, лежи, кстати, можешь ко мне на ты и Лёша, если хочешь. Так вот, моя девочка, услышь меня, пожалуйста: сейчас всего четыре-пять часов, и всё у тебя будет зашибись, как хорошо. Гарантирую! Ты завтра утром уже забудешь, что чуточку неприятно было и пришлось провести тут какое-то время. Ты элементарно трусишь. И не хочешь проблему решить, а она решается на раз. Потом ты не соберёшься. Я вижу это и чувствую. Сейчас всё сложилось идеально. Соглашайся. Это ведь явно с детства у тебя, и ты всю жизнь мучаешься, а я могу это всё исправить. Тебе не будет больно. Наркоз сделаю хороший.

– Зачем ты меня сейчас заставляешь лежать с задранной юбкой?

– Честно? Боюсь, что как только разрешу встать, ты сбежишь и вновь начнёшь игнорировать эту проблему и закроешь её. Тебе надо начать жить. Дай себе возможность. Вот впервые в жизни уговариваю так. Обычно все меня просят. А тут я уговариваю. Абсурд какой-то. Ладно. Поверь мне. Вот просто поверь, Алин. Ты не просто так ко мне попала, и не просто так Ольга твоя истерику устроила. Она ведь как-то узнала это. И совпало всё идеально. У нас очень редко бывает, чтобы оперблок ничем не загружен был. И остался стерильно подготовлен. Операция отменилась. Всё как для тебя готовили. Это будет свинством с твоей стороны наплевать на такую работу Вселенной. Соглашайся!

– Я боюсь, – тихо проговорила я.

– Чего? Боли? Наркоза? Последствий? Чего ты боишься?

– Я уже привыкла так, мне страшно по-другому.

– Ты мне напоминаешь слепого, который не хочет прозреть. Но ведь в твоём праве потом зажмуриться и так ходить. Тебя никто насиловать не станет без твоего согласия, что с пластикой, что без.

– А это точно тебя не напряжёт?

– Точно, Алин. Все хорошо будет. Я тебе сейчас рубашку дам, ты наденешь. Потом отправлю Олю домой. И попрошу охрану предупредить, что часов через пять-шесть они тебя забрать смогут. На, возьми, совсем раздевайся и рубашку надевай. А я с Олей пока поговорю.

Он дал мне в руки запечатанный пакет с плотной стерильной рубашкой и вышел за дверь.