Тетрадь в косую линейку

Через пятнадцать минут Амалия уже улыбалась сама, в красках рассказывая об одноклассниках, кто с кем дружит, какие забавные ситуации на уроках происходили и как реагирует на них учительница.

– А стихи какие-нибудь знаешь? – спросила её я.

– У меня плохо получается запоминать. И вообще я их не понимаю. Тут учили какие-то глупые, что-то там вздымалось и летело. Я ничего не запомнила. Ольга Леопольдовна двойку поставила, но папа уже наказал меня за неё. Я не скрывала, – разом потеряв весь позитивный настрой, Амалия, обернувшись, снова со страхом взглянула на отца.

– Тебя никто не ругает, мы обсуждаем поэзию, – я тронула её за предплечье. – И потом, почему ты на папу смотришь? Он же сказал, сегодня я решаю, что ты заслужила. Поэтому не оглядывайся и продолжай отвечать честно.

– Вы накажите меня? Сами накажите? – Амалия нервно сглотнула.

– Пока я не вижу причин тебя наказывать. Ты откровенна со мной, стараешься быть очень послушной и хорошей девочкой. За что тебя наказывать? Нет, не стану, и баллов никаких не начислю. Если только с плюсом за то, что сейчас попробуешь со мной выучить тот стих. Это случайно было не «Бразды пушистые вздымая, летит кибитка удалая, ямщик сидит на облучке, в тулупе, красном кушачке»?

– Да! Они! Но я не смогу, я учила ведь уже, у меня ничего не выйдет снова, – несмело запротестовала она.

– Ты попробуешь, всего лишь попробуешь. Не сможешь, и ничего страшного, минусов не будет. А если сможешь, будет плюс десять баллов. Давай вместе попытаемся, – сказала я и начала ей образно рассказывать что такое бразды, кибитка, ямщик, облучок и кушак.

Амалия развеселилась и уже через десять минут, вертясь и жестикулируя, принялась изображать ямщика и разлетающиеся в стороны снежинки от борозд, оставляемых полозьями. И стих она выучила быстро и без всякого напряжения.

– Алина Викторовна, Алина Викторовна, – радостно тараторила она, – а можно я Ольге Леопольдовне его теперь расскажу? Скажу, что выучила, и расскажу, можно?

– Только не на уроке, подойди к ней на перемене и спроси. Возможно, она разрешит тебе. А сейчас можешь прибавить себе плюс десять баллов и быть свободна. Я тобой очень довольна, ты замечательная девочка, очень способная. Схватываешь всё на лету. Умничка.

– Правда? – личико Амалии озарила неподдельная радость, и она обернулась к отцу: – Папа, папа, Алина Викторовна меня хвалит. Я правда, умничка?

Я тоже перевела внимательный взгляд на Иварса, который тот трактовал абсолютно правильно и, вставая с кресла, согласно кивнул:

– Раз Алина Викторовна говорит, что сейчас ты проявила себя как умничка, значит так оно и есть. Значит, можешь, когда хочешь. Старайся, и всё будет хорошо.

– Папочка, я так рада! Ты ведь гордишься мною? – девочка бросилась к нему и прижалась.

В первый момент Иварс, неприязненно поморщившись, уже сделал движение, чтобы её отстранить, но наткнулся на мой взгляд и не стал. Осторожно погладил по спине и, проговорив: «Горжусь, конечно, но надо учиться сдерживать свои эмоции. Пойдём», повёл её к выходу из кабинета.

В дверях Амалия обернулась ко мне:

– До свидания, Алина Викторовна! А Вы ещё придёте к нам? Я буду ждать.

Я уверила её, что приду обязательно, и они ушли.

Когда он вернулся, я раздражённо спросила:

– Где ты раскопал такую умственно-отсталую учительницу для своей дочери? Это ведь какие усилия приложить надо, чтобы такое найти. Зачем?!

– Она заслуженный педагог, у неё грамоты и награды. Почему ты столь уничижительно о ней отзываешься? Ну да, у неё небольшие дефекты дикции проявляются от волнения. Но она умеет грамотно подать материал.

– Никакой грамотной подачи не вижу! Только умственно дефективная особь не сможет найти подход к такому открытому для общения ребёнку. Потом, как можно заставить учить стихотворение, не объяснив смысл слов? Тебя сейчас заставь стих на китайском выучить, ведь не сможешь? Я, например, точно не смогу! А эта «заслуженная педагог» детей заставила, ещё и двойки наставила. А ты рад стараться, наказал, ни в чём не разобравшись! Ты отец или надсмотрщик? Ищи дочери нормального педагога! Без грамот и званий, но любящего детей и старающегося найти к ним подход.

– Это очень дорогой лицей.

– И что? Если очень дорогой портной сошьёт тебе кривой пиджак, будешь в нём ходить из-за лейбла, несмотря на то, что тянет из-за кривой выкройки? Будешь? Не поменяешь ей учительницу, куплю тебе такой, с модного показа, и заставлю носить. Понял?!

– Ух ты какая, когда злишься, любо-дорого смотреть, хочется за фотоаппаратом сходить, ах-ах-ах, – восторженно поцокал языком Иварс, потом кивнул: – Хорошо, я тебя услышал, поищу другую учительницу, могу перевести дочь на домашнее обучение, наняв педагога. Возможно, так даже лучше будет. Ты сможешь менять программу её обучения и как-то влиять. Я, кстати, удивлён насколько быстро ты сумела дочь расположить к себе. Всю дорогу спрашивала, когда в следующий раз ты придёшь. У тебя талант.

– Никакого таланта, она почувствовала, что я позитив генерирую. А она его воспринимает хорошо. Ей именно его не хватает. Ты не давал, и жена твоя тоже.