Тевтонский крест

Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей — болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно-молчаливые статисты в телегах — все, от мала до велика — играли свою роль великолепно, правдоподобно. Аж холодок по коже! И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.

Бурцеву стало тревожно. Исподволь крепло подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его сейчас окружает, а кое-что пореальней. Удручающе-давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Ох, кино ли?!

Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не чудаки-толкиенисты же и не исторические реконструкторы какие-нибудь специально довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий их пока не видел. Зато слышал в отдалении неумолкающий гомон мужских голосов.

Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого-то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют что ли?

Простолюдины — вероятно крестьяне-землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и драных волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…

«Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», — упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начинал догадываться о сути произошедшей перемены. И догадки эти ему не нравились.

Глава 6

Чушь! Сумасшествие! Безумие!

Отнюдь… Все не так уж и неправдоподобно, если спокойно, без паники и материалистической предвзятости осмыслить все, что с ним произошло. Итак, таинственное сборище тевтонской секты. Светящаяся аномальщина в парке, посреди которой он на свою беду оказался. И не просто оказался, а прикоснулся к ней, пусть даже не руками, а дубинкой…

Что еще? Магистр неоскинхэдов, вырядившийся в форму гитлеровского офицера и с охапкой бумаг в руках. Если верить подружке хиппаря, это было некое досье о Великой Отечественной войны. И горящие в ночи цифры, еще на аллее парка, вызвавшие у Бурцева ассоциацию с 1941-м годом…

Все произошло там, где в незапамятные времена возвышалось древнее строение. Большая башня перехода, надо полагать, основание которой раскопали гитлеровцы. И ведь именно на этом самом месте Бурцев разнес «демократизатором» малую гиммлеровскую башенку, похищенную сектантами из музея. Вот и открылся портал, способный переносить человека не только в пространстве, но и во времени.

Та девица из парка говорила, будто магистр собирался кого-то о чем-то предупредить. Теперь-то можно догадаться — кого и о чем. Если предположить — ну, просто предположить, в порядке бреда — что некий посланец из будущего, знающий все нюансы неудачной для Германии военной кампании в России, сообщит обожаемому фюреру о предстоящих сражениях во всех подробностях… И если слова такого «пророка» будут приняты на веру… Елки-палки, да ведь подробная информация стоит дороже всей шпионской сети Вермахта. Она, действительно, способна изменить ход истории. Но главарь сектантов-скинов в прошлое так и не попал. Вместо него туда отправился случайный хрононавт из ОМОНа.

Все сходится, кроме одного. Ведь, по идее, его, Василия Бурцева тоже должно было забросить в 41-й!.. Так ведь и забросило! Только не в 1941-й, а в 1241-й. Забыл, что ли, как собственноручно, вернее, собственноножно «девятку» на «двойку» случайно исправил? Забыл, что медиумы — помощники магистра, ментальная мощь которых обеспечивала переход — даже глазом не моргнули? Вот и обживайся, в вобщем, теперь, Васек в тринадцатом веке.

Захотелось взвыть. Эх, правильно говорил Пацаев: головой сначала надо думать, а уж потом действовать. Бурцев заставил себя шагнуть вперед — к возбужденной толпе. Да, дела… Местные аборигены казались сейчас пострашнее отмороженных скинов. Никогда раньше он не передвигал ноги с таким трудом. И дело вовсе не в липкой грязи, облепившей омоновские берцы. Не только в ней, во всяком случае.

С телег на Бурцева встревожено поглядывали женщины и дети, а вот мужики у реки его пока не замечали. Когда люди стараются переорать друг друга, они редко замечают, что происходит вокруг. А ор над речушкой стоял поистине несусветный.

— … Хенрик Побожны!.. Хен-рик По-бож-ны!.. — с трудом разобрал Бурцев отдельные слова. — … Ксьяже! Вроцлав!