Тезей

Собрались у Геры. Вроде, даже не на совет богов, а просто в гости. Просто в гости — в покои царицы бессмертных. Но повод для совета тоже был. Гера настояла-таки, чтобы Фетиде по полной форме справлялась свадьба с Пелеем. И конечно же, сам собой встал вопрос: кого приглашать. Казалось, кого захотят, того пусть Фетида с Пелеем и приглашают. Но Пелей не бог, а герой. То есть, неведомо что. Он, вроде бы, и выше человека, но в сравнении с богами — ничто… Конечно, это с одной стороны: если герой ведет свое происхождение не от тебя, а от другого бессмертного, тем более — от бессмертной. Когда же ничто (герой) имеет к тебе прямое отношение, то выясняется: не такое уж оно ничто, кровь твоя. А разве можно не считаться с твоей божественной кровью. Ну, не с кровью, так с духом, поскольку крови в тебе, существе высшем, как бы и нет. То есть, если хочешь — то есть. Когда не хочешь — нету. Тут и запутаться легко. Правду говорят: свяжешься с этими людишками, и возникает масса затруднений. Даже для богов. В теории вроде бы не должно затруднений быть, а на практике — возникают. Словно от людей всякие их нест передаваться бессмертным, как болезни.

Ах, какие роскошные бывают на свете глупости. И как их порой не хватает.

Впрочем, речь не только и не столько о свадьбе Фетиды. Смотри шире. Теперь богам всяческих рангов опять позволено вообще хороводиться со смертными. По трактирам их ходить без всяких божественных заданий, в постель к ним заваливаться; без всякого там тумана и золотого дождя. А то придти в гости и в постель не заваливаться. Или заваливаться не сразу. Поморочить их сначала всяческими рассказами о могучей беспечальности бессмертных, поглядеть в их ошарашенные глазенки, что хочешь, делай, и ничего тебе за это не будет. Дозволенное, правда, становится пресноватым. Даже приключения эротические. Но, во-первых, дозволенное пресноватым становится не сразу. Во-вторых, эротическое, если и приедается в общении с людьми в какой-то момент, однако спустя некоторое время опять становится притягательным. Если вообще эротическое может бессмертным надоедать. Боги подобного что-то за собой не замечали… Так что гуляй, пока можно. Ведь обратный поворот, запретительный, может случиться в любую минуту. У Зевса не залежится. В мысли царя бессмертных, конечно, если он не хочет, не проникнешь. Однако обычной божественной проницательности и не зевсового священного наития хватает, чтобы предвидеть: концу быть. Непроизнесенное между богами тоже как объявленное, чего не понять бессмертным. Подумали и — вроде посовещались.

Вслух же это не обсуждалось, вслух собирались обсудить, кого все-таки из смертных пригласить на свадьбу.

Муза Калиопа (олимпийцы собрались по-свойски, с женами и детьми) вдруг опередила всех:

— А я приглашу Орфея.

И все испортила, нарушила божественную задумчивость, небесную тишину.

— Этого-то зачем? — немедленно заупрямился покровитель искусств Аполлон.

— Сыночек он мой… И божественный певец, — скромно и счастливо объяснила муза эпической поэзии.

— Сы-но-чек, — недовольно передразнил ее водитель хоровода муз. — Этот твой сыночек твердит «Аполлон, Аполлон», а смотрит мимо меня. Словно меня и нету. Словно он имеет в виду кого-то другого. Говорит «Солнце», но видит не Гелиоса. Он и мимо него смотрит. Куда, я спрашиваю? И отвечаю. Такому богу, как я, нет труда предвидеть. — Аполлон произнес это последнее небрежно, легко и просветленно. — Он выступит против порядка, заведенного богами. Он склонен думать, видите ли, что хаос все создает. Все из хаоса выходит и в хаос же возвращается… Певческие бредни.

— Однако есть же что-то в хаосе, если посмотреть не предвзято, — откликнулась Эрато, муза эротических песен и свадеб.

— Дура, кобылица парнасская, — рявкнул Зевс, который до этого довольно благодушно и даже с хитроватой поощрительностью взирал на собравшихся. — Опять что ли на свадьбе через край хватила?

— Урания, астроном и математик, и та молчит, а эта…, — заметил пристроившийся к своему венценосному отцу Арес.

С недавних пор он вошел во вкус, то и дело стал выступать на божественных сборищах.

— И ты заткнись, — не внял ему отец.

Эрато сложила свои пунцовые губки в обиженный цветочек, а Арес проворчал:

— Заткнись… Забыли, как расплясались под музыку Орфея.

Он вскочил и, взмахнув руками и передразнивая, показал, как, глупо покачиваясь, боги танцевали.

— Ты тоже здорово приплясывал, — напомнила Аресу Артемида.

— Это же прекрасно, — вступилась за Орфея Амфитрида, прибывшая сюда вместе со своим Посейдоном. — Танцы, — мечтательно произнесла она, — да еще на свадьбе.

— Для свадьбы хорошо, — согласилась Гера.

— Разве я про то, — отозвался на слова жены Зевс. — Пусть приходит… Я совсем про другое.

Но в голосе его все еще поколыхивалась угроза.

— А кого позовешь ты? — спросила Гера мужа, несмотря на то, что он еще не остыл.

— Кастора и Полидевка, — вырвалось у Зевса.