Тезей

— Я Петиой, сын Орнея, — назвался стириец, хотя и Мусей, и Пилий его знали, — я приехал по поручению моего отца.

Конь Петиоя развернулся к афинянам боком, и из-за щита, большого, почти в человеческий рост, с медными бляхами на воловьей коже и с медным же ободом по краям, видна была только голова сына Орнея.

— В урочищах великой Артемиды гостей приветствуют оружием, — улыбнулся Тезей.

— Нам не очень нравится то, что вы везете с собой, — без улыбки, высокомерно объявил Петиой, — и вы — не неведомые гости, которых сначала угощают, а потом расспрашивают… Однако не беспокойся, хозяин Афин. Орней приказал встретить вас миром… Пока миром, — видимо от себя присовокупил он. — Столы наши ждут вас.

— Ты забыл добавить «и царь Аттики», — поправил стирийца Тезей. — Столы, разумеется, хорошо, — продолжал он, — но к чему оружие?

— Надо же вам знать, что оно у нас в хорошем состоянии, что за ним отлично ухаживают, — усмехнулся Петиой. — Так мы ждем вас.

Он тронул узду и поскакал обратно.

Развернулся и Тезей, натолкнувшись прямо на Мусея.

— Я сказал, что еду один! — недовольно воскликнул он.

— Я так увлекся беседой с Пилием, что не слышал, — объяснил Мусей.

— А ты? — молодой царь повернулся к Пилию.

— Я же его собеседник, — развел руками Пилий.

— Мы оба так увлеклись беседой, что не расслышали, — уточнил Мусей.

Пока Тезей с философами возвращался к своему отряду, Петиой тоже успел доскакать до своих, и получилось так, что, когда отряд афинян тронулся с места, воины на подходе к Стириям уже расступились, освобождая им дорогу.

Пир в честь не очень желанных гостей устроили в стирийском мегароне Петиоя. Так что до Браврона афиняне немного не доехали. Сюда же к сыну прибыл и Орней. И расположился на хозяйском месте, усадив по обе стороны от себя Тезея и Петиоя. Начали пиршество, как заведено, с возлияний, посвященных Зевсу Олимпийскому, Артемиде и героям. Однако ни праздничности, ни веселья, сопутствующих обычно застольям, не ощущалось. Напряженность сковывала и гостей, и хозяев. Когда, по традиции, надо было поднять чаши за героев, Орней счел необходимым провозгласить здравицу сам… Не без труда поднявшись, он сказал негромко, но со значением:

— Совершая возлияния героям, восславим наших великих предков и прародителей, которые славными трудами своими установили порядок на наших землях и завещали нам беречь его. Их устами говорили боги и боги же руководили их подвигами.

Было ясно, куда клонит Орней. И Пилий, видя, что Тезей молчит, исполнив вместе со всеми возлияние в честь героев, опустошил и свою чашу, а оторвавшись от нее и хохотнув, добавил с интонациями Орнея:

— А что, если мы теперь сами становимся прародителями кое-чего нового. Воспряньте, друзья, мы родоначальники.

— Например? — любезно, как хозяин гостя, спросил Пилия Орней.

— Свободного человека, — игриво начал перечислять Пилий, загибая пальцы, — народовластия, равенства людей — чем бы они ни занимались.

— Ты шутишь, — улыбнулся Орней.

— И да, и нет, — ответил Пилий.

Такое начало беседы невольно расставило все по местам. Незачем было теперь для соблюдения закона гостеприимства давать пиру развертываться, как ни в чем не бывало, откладывая главный разговор на конец.

— А как же сильный защитит слабого, если все разбредутся, куда каждому захочется? — поинтересовался Орней.

— Сильный идет и слабого за собой ведет, — мгновенно откликнулся и Мусей.

— А что, не самая плохая мысль, — рассудил Орней.

— Я бы сказал иначе, — вступил наконец в беседу Тезей, — ум — твой вожатый.

— Ум… — повторил Орней. — У нас все на своих местах, как и во времена предков наших. Каждого видно, кто он, кто таков. Не вышло бы разброда умов. Государства погибают, когда не могут отличить хороших людей от плохих.

— В нашем государстве законы будут работать на всех, одинаково для каждого, — сказал Тезей.

— Ваш молодой закон противу древнего обычая, что паутина. Если в нее попадет человек маленький, закон выдержит, если же большой и сильный, то разорвет паутину и вырвется, — стоял на своем Орней.

— И не надо нам новых законов, — поддержал отца Петиой.

— Разумеется, — перешел в наступление Тезей, поскольку теперь ему надо было отвечать не старику Орнею, а Петиою, — самые безопасные корабли это корабли, вытащенные на берег.

— Вот и плавайте, а мы на бережку посидим, — пришел на подмогу Петиою кто-то из стирийцев.

— Для козла лоза съедобна, для меня же виноград, — насмешливо вставил Пилий.

— У винограда тоже разные гроздья, — строго возразил старый Орней, но и не возвышая голоса, чтобы снять накал страстей, — гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения похмельем.

Однако страсти уже повыскочили изо всех углов.

— В Афинах ходить по улицам нельзя, — горячился Петиой, — только отовсюду и слышишь: кто купит уксуса, кто купит уксуса, покупайте пирожки, покупайте, покупайте, покупайте… Хоть уши затыкай. У нас, если у соседа кончился уксус, с ним другой сосед поделится. Как можно осуждать ложь, а в лавках лгать всем в глаза.

— Рынок — место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга, — прогудел кто-то басом.