The Cold War

В экономике наблюдалась аналогичная ситуация с повсеместной фальсификацией данных. Центральные плановики устанавливали политически мотивированные цели, а руководители заводов лгали об имеющихся ресурсах и достижимых объемах производства, чтобы максимизировать первые и минимизировать вторые, а затем снова лгали, когда не выполняли квоты. Затем региональные партийные и государственные боссы лгали, чтобы прикрыть ложь крупных местных заводов. Промышленные министерства, чувствуя, что информация, которую они получали от местных властей, была ложной, лгали, чтобы сохранить видимость эффективности. Вся эта дезинформация передавалась в органы планирования, которые лгали политическому руководству о выполнении пятилетних планов. А режим, понимая, что дела идут неважно, лгал населению о своих триумфах и ставил еще более высокие цели на следующий раз. Такая система, сохранявшаяся на протяжении всего коммунистического периода, не обеспечивала эффективной основы для выработки политики. Чистки 1937-8 годов, в ходе которых многие руководящие работники хозяйственных комиссариатов и крупных промышленных предприятий, проектных институтов и конструкторских бюро были отправлены в лагеря (некоторые были расстреляны), стимулировали избегание риска. Кроме того, цензура, принцип "надо знать", ограничения на поездки и связь - все это затрудняло соотнесение работы с достижениями в других областях и, следовательно, обеспечивало продуктивную синергию.

Тем не менее, оборонное кейнсианство, или стимулирование экономики за счет дефицитных расходов, принесло важные экономические выгоды, а направление ресурсов привело к масштабному развитию промышленной, транспортной и энергетической инфраструктуры. Эти выгоды рассматривались в международном и идеологическом контексте, который рассматривался как конкурентный по своей сути, в котором Советский Союз воспринимался, по мнению Маркса и Ленина, как опоздавший, которому приходится прилагать больше усилий, чтобы наверстать упущенное. Такая ситуация обусловила всеобъемлющий подход, при котором вся политика была направлена на то, чтобы наверстать упущенное. Элементы подобного отношения можно было наблюдать и в других странах, в частности в националистическом Китае и в Турции Ататюрка, но ни в том, ни в другом случае это отношение не было связано с идеологией мировой революции. Более того, несмотря на значительное насилие, степень внутренних преобразований в Китае и Турции в 1920-1930-е годы, после окончания гражданских войн, в меньшей степени зависела от террора, чем в советском случае.

Катализатором полной советской милитаризации стало завоевание Японией Маньчжурии в сентябре 1931 года. Маньчжурия была частью Китая, где была наиболее развита тяжелая промышленность, и это развитие должно было быть продолжено Японией, которая также использовала Маньчжурию в качестве территории для японского поселения. Маньчжурия рассматривалась как стратегический актив против Советского Союза, поскольку она примыкала к советскому Дальнему Востоку, а также к железнодорожным путям, ведущим к нему. Это завоевание, которое усилило советские опасения за судьбу сражающейся революции.

 

В целом, Япония представляла собой стратегическую угрозу на Дальнем Востоке как для Советского Союза, так и для Китая. Эта озабоченность значительно усилилась в результате успеха Японии в войне с Россией в 1904-5 годах и широкомасштабного вмешательства Японии в Гражданскую войну в России. Советский Союз до сих пор был доминирующей державой в Северной Маньчжурии, но, чувствуя себя уязвимым и желая на данном этапе избежать войны, он оказался готов уступить свои интересы перед японским наступлением.