The Cold War

Продвижение ООН не понравилось китайцам, которые неожиданно вмешались в октябре 1950 года, воспользовавшись излишней самоуверенностью американцев, в частности, но не только Макартура. С июля китайцы, похоже, начали готовиться к интервенции и, несомненно, наращивали крупные силы вблизи границы. Успех коммунистов в гражданской войне в Китае побудил Мао поверить в то, что технологическим преимуществам, особенно в воздушной мощи, в которой американцы доминировали, можно противостоять, и не в последнюю очередь благодаря решимости. Однако, как и в случае с японцами во Второй мировой войне, американская стойкость, ресурсы и боевые качества были недооценены китайцами в этой единственной войне между ведущими военными державами мира с 1945 года. Мао считал, что поддержка ООН объединения Кореи угрожает Китаю и может привести к реваншу националистов (Гоминьдан), рассматривал американскую поддержку Тайваня как провокационную, а также стремился представить Китай как в крупную силу, в то время как Сталин, к которому Мао обратился за помощью, хотел видеть Китай настроенным против США. Это была цена за удовлетворение китайских требований о помощи в военной модернизации. Сталин обещал помощь в случае, если американцы в результате вторгнутся в Китай. Не только западные державы столкнулись с проблемами адаптации к серьезным изменениям в международной системе. Действительно, при Сталине другие коммунистические державы не рассматривались как нечто большее, чем клиенты, особенно в случае с азиатскими государствами. Китай Мао был ключевым получателем такого покровительства и попыток направления. Так, Советский Союз не хотел возвращать Китаю крупные тепловодные маньчжурские порты Порт-Артур и Далянь, которые он отнял у Японии в 1945 году. Несмотря на то, что Мао хотел вернуть порты, Советский Союз не стал этого делать, пока у власти оставался Сталин. Эта позиция стала важным продолжением докоммунистического интереса России к Маньчжурии: Порт-Артур тогда использовался в качестве военно-морской базы.

Макартур не ожидал вмешательства Китая, полагая, что, сохранив темпы наступления и продвинувшись к корейско-китайской границе на реке Ялу, он закончит войну. Это продвижение было санкционировано Объединенным комитетом начальников штабов, а доклады ЦРУ обнадеживали, что прямое вмешательство Китая и Советского Союза маловероятно. Несмотря на китайское предупреждение от 3 октября 1950 года, переданное через индийского посланника в Пекине, о действиях в случае продвижения сил ООН в Северную Корею, считалось, что коммунистическое руководство намерено укрепить свои позиции внутри Китая и что у Китая нет ресурсов для вмешательства за рубежом. Макартур проигнорировал более осторожный подход Трумэна и его госсекретаря Дина Ачесона. Обеспокоенный реакцией Китая, Трумэн поручил Макартуру использовать только южнокорейские войска вблизи китайской границы, но Макартур настаивал на том, чтобы были задействованы американские войска. Макартур сказал Трумэну, что уже слишком поздно, чтобы китайцы могли действовать мощно, и, после того как они первоначально выступили 19 октября в довольно небольшом количестве, он пренебрег доказательствами присутствия китайских войск в Корее, и не в последнюю очередь китайскими пленными. Оперативный успех, продемонстрированный Макартуром в Инчхонской операции, не был подкреплен адекватной стратегической оценкой с его стороны. Хотя отчасти в этом была виновата его гордыня, в американском командовании и управлении также имелись серьезные недостатки, отражавшие импровизированный способ ведения конфликта. Кроме того, вера в то, что воздушная мощь может изолировать поле боя, привела к неуместной уверенности. Эти моменты наводят на мысль о том, в какой степени теория, доктрина и инфраструктура ядерного сдерживания могли бы впоследствии не сработать, если бы между ведущими державами возник конфликт. Просчеты, допущенные в Корее в 1950 году американцами, а также ранее коммунистическими планировщиками, которые не ожидали американской интервенции в Южной Корее, не стали обнадеживающим примером эффективности сдерживания.