Он откидывается на спинку дивана и сжимает пульт, на случай, если Гермиона позарится и на него. У них обоих проблемы со сном. У Малфоя закончился алкоголь — его новое снотворное, а Гермиона извела себя размышлениями.
— Что я планирую сделать. По поводу Рона.
— Я тебя умоляю. Ты предсказуема, как вкус тыквенного сока.
Она перестаёт копаться в пачке и одаривает Малфоя сердитым взглядом. Затем все же разрывает упаковку, чтобы было легче добраться до содержимого.
— Ты считаешь меня занудой?
Малфой фыркает и переключает канал на один из спортивных рекламных роликов, которые ему так нравятся.
— Едва ли.
— Отлично, — Гермиона сопит, занятая крекерами.
— Ты знала, что с Поттером всё в порядке. Целый мир знал про это. Как только я выяснил про Уизли, то сразу сообразил, что именно ты станешь делать. Сражаясь за правое дело, бросишься навстречу опасности в компании своих бывших гриффиндорцев, готовых умереть.
На этот раз фыркает Гермиона. Во рту у неё пересохло, и она присматривается к малфоевскому стакану.
— Лицемер. Ты же сам сражаешься за правое дело. Вместе с нами «бросаешься навстречу опасности».
— Ну кто-то же должен выжить, чтобы поведать следующим поколениям эту историю. Урок будущим гриффиндорцам, доказывающий, как глупы представители их факультета. Хотя, зная вас, думаю, они будут вытирать слезы умиления от такой храбрости.
— Именно, — Гермиона закатывает глаза и прищёлкивает языком по нёбу.
Малфой — бывший слизеринец, и он доказывает принадлежность своему факультету, дождавшись, пока Гермиона расслабится, и с ухмылкой выхватив пачку крекеров у неё из рук. Но он выглядит ошарашенным, когда Гермиона бросается на него в ответ.
========== Двадцать один ==========
День: 1442; Время: 8
Лаванда не спускает с неё глаз вот уже десять минут, так что Гермиона раздражённо втыкает вилку в свой омлет.
— Ну что?
— Как думаешь, мы творим историю?
— Что? — подняв голову, переспрашивает Гермиона.
Ей самой неприятно, что она так грубо разговаривает, но этой ночью она спала мало и проснулась с жуткой головной болью. Гермиона словно мучается похмельем, хотя с трудом может припомнить, когда в последний раз пила спиртное. Скорее всего, во всём виноваты Симус с Джастином, которые минут двадцать орали друг на друга из-за квиддича. Конечно, дело не столько в этой дурацкой игре. Ровно десять минут назад Драко предпочёл скрыться в ванной комнате вместо того, чтобы выслушивать вопли Гермионы по поводу блинчиков. Они все концентрируются на мелочах, чтобы избежать серьёзных неприятностей. Это называется «приспосабливаемость», и вряд ли кого-то из них можно за это винить.
Кроме Джастина и Симуса, разумеется — потому что голова просто раскалывается.
— Я о том, что мы сделали. Я имею в виду, война войдёт в историю… Гарри… Может быть, Рон. Но как ты думаешь, будут ли помнить о нас? — Лаванда даже не даёт Гермионе выдохнуть, продолжая развивать свою мысль дальше: — Я просто подумала о Хогвартсе и уроках истории. Все эти рассказы про умерших людей — я их терпеть не могла.
— Лаванда, это не просто рассказы про умерших людей. Историю меняет тот, кто совершает великие поступки… Творит великое добро или великое зло — то, что каким-то образом перестраивает мир. И об этом нужно знать.
— Зачем? То есть, я думаю… обо всём этом. Понимаешь, все эти события окажутся в книгах, которые студенты будут читать с ненавистью.
— Тогда почему тебя волнует, будет ли в них твоё имя?
— Не знаю. Ну… признание, понимаешь? Если они будут обсуждать всё это, то должны говорить о каждом из нас.
Гермиона дёргает заусенец на пальце — её ногти короткие и поломанные.
— Наши жертвы важны только нам, Лав. Все наши потери невозможно запротоколировать. И даже если бы удалось, люди не смогут понять. Для них они будут совсем не тем, чем являются для нас. Но это не имеет значения. Мы знаем, что произошло и что мы…
— Но ты же сказала, нужно…
— Важен результат. Основные события, ведущие к этому самому результату. Люди должны знать, что была война и были те, кому пришлось в ней участвовать. Список имён не принципиален. Мне плевать, появится моя фамилия в сноске или нет. Я знаю, что отдала и что получила взамен, — мне этого достаточно.
— Так ты хочешь сказать, мы не важны?
— Учебникам по истории — нет. Но разве ты не понимаешь, какая это ерунда? История запомнит нас как Орден, Министерство и храбрых воинов. История сохранит память о нас, потому что именно мы принесли свою жертву ради «важного результата». И какая разница, что они не перечислят наши имена, — люди просмотрят этот список лишь с одной мыслью: какой же он чертовски длинный. Ознакомившись, они уяснят лишь то, что вот эта самая толпа послужила катализатором событий в конце главы. И это не имеет никакого отношения к вершению истории. Это изменение будущего.
— Но ведь должны же они проявить достаточный интерес, прочитать и, быть может… — начинает Лаванда, но тут же раздражённо морщится — её перебивает смех.