The House

Следующий этаж был все еще погружен во тьму, и все остальные под ним тоже. Ну и что? Шестнадцать этажей – это совсем немного, особенно если спускаться вниз. И если существуют перила, за которые можно держаться - аккуратные полированные металлические перила, полого и удобно скользящие под рукой. Случилось только то, что случилось. Разве могу я винить себя за глупое и неожиданное участие в казни, если даже Дом рушится не по-настоящему. Я теперь не уверен, была ли, например, Джулия настоящей или так, надувная кукла, умело дергающаяся благодаря хитроумному механизму. Ну а сам я, ведомый, покорный и молчаливый субъект, что там у меня внутри? Может быть тоже железяки, позволяющие ходить, двигаться, дышать. А что еще? Робкая душа? К черту все это! Марш-марш, вниз. Когда-то, невообразимо давно, я вошел из горячего полудня в респектабельный дом...

Темнота способствует погружению в себя. Я так задумался, мерно касаясь рукой перил и переставляя ноги, что не сразу почувствовал неладное. Просто рука моя почему-то перестала скользить вниз, а с разгона пошла вверх и вбок. Это неожиданное движение сбило меня с шага, и я благоразумно остановился.

Держась за искореженные перила, я попытался нащупать ногой следующую ступеньку. Но следующей не было. Пустота. Меня не прошиб холодный пот, не пошла мурашками кожа. Я вполне буднично присел на оставшиеся ступеньки и только рука крепко держала прогнутый железный прут.

Интересно, откуда же тогда пришел неутомимый Шутник? И куда делся потом, вместе с Джулией? Какие же мешки с гипсом, если я сижу перед пропастью в тринадцать, да, в тринадцать этажей! Нехорошее подозрение, что все это, весь страшный и слишком реалистический спектакль затеян только для одного зрителя – для меня, заворочалось в глубокой, как волчья нора, темноте. Но этого просто не может быть – обрушить Дом, чтобы впечатлить ничего не значащего, случайного человека! Значит, мне просто необычайно повезло оказаться здесь в то самое время, когда… Ну и что? Я ведь уже давно отказался от попыток что-либо понять. Чтобы лучше усвоить эту мысль, я вслух произнес:

- Я давно уже не пытаюсь что-либо понять.

- Ну и правильно.

И я опять никак не отреагировал. В темноте кто-то осторожно дотронулся до меня и, судя по слабым шорохам, присел ступенькой выше. Сам не понимаю, как я узнал его – тут и голос, и еще обострившаяся чувствительность кожи, какими-то точками и полосами ловящей слабые колыхания во тьме. И эти же ощущения подсказали, что одна игра закончена, правила заменены, но начинается другая, в которой я могу спокойно сидеть над обломками прежнего Дома.

- Маленькие люди опасны своей непредсказуемостью, - сказал Мазель, и я не совсем понял, кого он имеет в виду, - то есть не непредсказуемостью, а кажущейся простотой реакций. Взяли да и нажали кнопку. А ведь понятно было, что ни в коем случае не следует. Даже если есть шанс, что не взорвется. Это ведь вы, Алекс? Вы шли вниз? М-да… Вот и нет Дома.

Он замолчал, а я неожиданно простил ему и жестокую шутку казни, и последующую погоню. Это в той, ушедшей игре, он был надменным и свирепым божком, а сейчас рядом сидел усталый и немного растерянный человечек. Во всяком случае, я легко представил его сейчас в помятом и грязном костюме, с опущенной головой.

- А зачем все это было нужно? – спросил я, неуклюже выражая сочувствие, - чемодан, кнопки, мины под Домом?

- А зачем Богу нужно было указывать Адаму, какое дерево было запретным в райском саду? Зачем оно вообще там росло? Странно ведь, правда? Почему-то мы прощаем нелогичность поведения только Богу и самим себе, но не другим людям. Вот вы – покрутились по Дому, что-то увидели краем глаза, что-то услышали... Признайтесь, что временами вас сильно раздражало полное отсутствие какой-либо логики. Все врут, многозначительно рассказывают всякую ерунду, занимаются глупостями. И никто ничего толком объяснить не может. Так ведь? Ну а я вам сейчас открою самую большую тайну – никто ничего и сам не понимает. Отсюда и многозначительность. А копаться, доискиваясь до того, зачем и почему в самом деле... Ну выпотрошите вы медвежонка, торжествуя, убедитесь, что внутри опилки, ура! А потом? Медвежонка-то уже не будет. А кучку опилок и плюшевую тряпочку к себе в кровать не положишь. Так что лучше уж не трогать. Вот Дом и существовал...

Он замолчал. А я почему-то подумал, что такая долгая тишина и темнота как-то не вяжется со всем происшедшим. Что-то другое должно было последовать за взрывами, проваливающимися этажами, искореженными перилами. Ну конечно – ведь грохот, толчки, пыль... Где же сирены мчащихся к месту происшествия пожарных, полиции, скорой помощи? Почему нас никто не беспокоит? Может быть, я просто неверно оценил время? Но все равно: вот-вот здесь будет толпа зевак, прожектора, усиленные мегафонами команды и муравьиные шлемы пожарных.