The House

Где-то, не очень близко, горели свечи. Две свечи, кажется, прямо на темном столе. Гудение в голове не уменьшалось, поэтому я безразлично пошел прямо на огоньки - единственный ориентир в темноте, обступившей меня за дверью. Под ногами, как будто я был на берегу, попадались мелкие камешки, воздух был влажным, с запахом канализации. Стояла какая-то необычно гулкая тишина. Такая тишина бывает в огромных помещениях типа самолетных ангаров. Что-то легко потрескивало, как остываюший автомобиль или как ветки под ногами крадущегося человека.

Да, свечи стояли на столе. А за ним сидел Сэм, слева от него - Шутник, а справа, положив на колени открытый чемоданчик, пыхтел лифтер. Шутник не обратил на меня никакого внимания. Он скрючился на стуле, редкая борода почти касалась стола. Я вспомнил его падающим спиной в странный бассейн когда-то, давным-давно, и неожиданно остро пожалел, что не прыгнул вслед за ним. Никогда теперь не узнаю, что же там было, какие чудеса готовили мне таинственные обнаженные женщины. Сэм поднял глаза и смущенно улыбнулся.

- А Джулия ушла. Думаю, что совсем ушла. А мы вот сидим, думаем. Те, кто еще остался.

Он посмотрел на Шутника, как будто ожидая возражений. Но тот не отводил глаз от тающих свечей и молчал. Зато лифтер поднял голову и с удовлетворением сказал Сэму:

- Сделано. Там просто два контакта отошли, но я придавил посильнее клемму, теперь должно сработать.

Сэм кивнул головой и снова повернулся ко мне. Мне показалось, что ему не по себе в этой компании, что он почему-то рад моему приходу. Так человек, страдающий от сильной зубной боли, рад любому поводу от нее отвлечься. Мне тоже было не по себе. Странное молчание вообще-то говорливого Шутника, лифтер, возящийся с чемоданчиком... Кажется, я оказался тут совсем не вовремя. Да я бы и ушел, если бы только знал, как это сделать.

- Вы, Алекс, опоздали. Я имею в виду – опоздали с приходом в Дом. Ну что бы вам не появиться немного раньше! Мы бы прекрасно ужились. Я это понял, как только вас увидел. Да и Джулия с самого начала вас рекомендовала. Глухие ведь очень тонко чувствуют. Она говорила, что у вас какое-то особенное ухо... Смешно, правда? И когда вы залезли на крышу, а вниз не спустились, она с радостью бросилась вас выручать. Ей казалось, что прилипнуть к крыше - это уже серьезный повод быть хорошо принятым в Доме. Хотя здесь жили все, кто хотел остаться. Даже Берта. М-да, начало было замечательным... И, конечно, не ваша вина, что все вот так... Да и не в том дело, чья вина. Что уж сейчас об этом говорить! Но почему-то все время получалось так, что вы оказывались вовлеченным в самый круговорот. Никто вас не винит, как я уже сказал, но... Вот если бы вы совсем унесли чемоданчик из Дома... Вы ведь его зачем-то вырывали у меня из рук? Ну и ушли бы с ним, что ли! А вы принесли его обратно. И теперь вот мы сидим и решаем. И, опять же, никакой вашей вины...

Он так часто говорил о моей невиновности, что я понял совершенно определенно – он считает меня виновником всего, что произошло. Знать бы еще, что именно произошло!

- А с чемоданом этим совсем ерунда получилась. Да вы и сами должны были понять. Это ведь вы нажали третью кнопку, правда? И зажегся свет. Шутник вот уверяет, что все это мазелевские трюки. Может быть, весьма может быть. Ведь Мазелю нужно было правдоподобие, а не правда. Ну, может быть иногда - слишком сильное правдоподобие. Я сюда тоже на лифте спустился. И, кажется, слышал, как вы там по лестнице бегали, про какого-то раввина кричали. Ну вот. А тут, в темноте, со свечами, сидит Шутник. И теперь мы все вместе думаем – нажимать еще раз кнопки или нет.

- Да не в этом дело, - вдруг вмешался Шутник, - новая реальность ничем не хуже тех, старых. Просто нажатые по второму разу кнопки, по идее Мазеля, должны включить аварийное освещение во всем Доме. Если мы это сделаем, то сразу станет понятно, насколько правдоподобен был Мазель, куда бы он не подевался. И если это все...

Он оборвал себя на полуслове и опять уставился на огонь. Сэм с тревогой посмотрел на него, покачал головой и извиняющимся тоном сказал мне:

- Представьте, что некоему человеку ампутировали ногу. Он просыпается после наркоза и еще не знает толком, что ему отрезали – ступню, по колено или всю ногу. Надо, конечно, посмотреть. Но страшно. Глупо, ничего ведь не изменишь, но страшно.

Шутник кривился, слушая Сэма, и, когда тот замолчал, перегнулся через стол и выхватил чемодан у лифтера. Сэм, увидев, что он собирается делать, закивал головой, как будто намеренно провоцировал его своими речами. Что-то не то и не так было с этим чемоданом, я чувствовал это, только вот все сильнее гудевшая голова не позволяла сосредоточиться.

Все произошло так быстро, как быстро донесся до нас свет: где-то очень высоко зажглись мощные лампы. Где именно - я не знаю, потому что, когда глаза привыкли к этой внезапной яркости, посмотреть вверх было просто некогда. Впрочем, вниз я старался не смотреть тоже. Жуткую, нечеловеческую картину увидел я - нереальную, не могущую быть. Но я стоял в самом ее центре.