The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

Ей нужно было вернуться сюда с предварительным визитом, чтобы все обдумать и решить. В конце сентября 1987 года она приехала на две недели, за спиной у нее уже была кое-какая поддержка в Германии. Помня о холодном приеме, оказанном ей в Союзе художников, Лиза отправилась в только что созданный Фонд культуры, чтобы попросить помощи в вопросе о выездных визах. Люди там сидели очень приятные и дружелюбные, они сказали, что им нравится этот проект, но что такие вещи быстро не делаются, потому что это непросто. «Мы свяжемся с вами», – заверили они Лизу. Когда через два месяца она так и не получила от них никакой информации, она вернулась в Москву – это было в ноябре. Ей сказали, что Фонд культуры не может ей помочь, но они написали для нее рекомендательное письмо в Союз художников. Свен Гундлах прочитал письмо и рассмеялся: «Это просто формальность, так что брось это», – сказал он. Но Лиза все равно отнесла это письмо в Союз художников.

На этот раз Лизу встретил очень приятный человек, который уважительным тоном сказал ей, что будет рад сотрудничать с «Берлинер фестшпиле» и «Карл-Хофер-гезельшафт», что его восхищает, с какой ответственностью она подошла к поиску немецких партнеров, что ему приятно видеть, что на Западе наконец оценили культурную роль СССР. Он согласился принять ее предложение, сделать все необходимые приготовления и даже со своей стороны дополнительно финансировать проект, при одном условии – что он сам выберет, кто из советских художников будет участвовать в проекте. Лиза терпеливо объяснила, что отбор уже состоялся и уже поздно что-либо менять. «Это задумано не чиновниками, а художниками, – сказала она. – Замысел должен быть осуществлен художниками, которые нашли друг друга. Деньги здесь не имеют такого значения. Если вы не хотите финансировать проект с участием художников, которых мы выбрали, то я это пойму. Но нам нужны визы, и я знаю, что вы можете нам помочь». Человек из Союза художников улыбнулся: «Боюсь, так у нас с вами ничего не получится, – вежливо сказал он. – Если вы намерены настаивать на своем, то я вынужден попрощаться с вами. Если захотите как-нибудь выпить кофе у нас в кафе, позвоните мне».

Тогда Лиза связалась с Павлом Хорошиловым, который занимал высокий пост в Министерстве культуры, он отвечал за экспорт произведений современного искусства из СССР. Они несколько раз встречались и с большим энтузиазмом обсуждали Лизину идею. Он находил ее превосходной и в принципе одобрял Лизино решение самой выбирать художников. Но через несколько недель переговоров он прочел, наконец, список художников и побагровел от ярости. «Ну, двое или трое тут еще нормальные, – сказал он, – но об остальных просто не может идти речь. Эти люди – Свен Гундлах и Дмитрий Пригов – никогда не выедут из СССР». Хорошилов разразился потоком гневных обвинений, но тут Лиза поднялась и сказала, что не может переносить такое нетерпимое отношение к своим друзьям и коллегам. При этом она попыталась вызвать его сочувствие. «Вы же знаете, что эти люди смогут куда-то поехать только с вашей помощью. Ну что вам, жалко помочь им?» Он отказался помогать с визами, но под конец сказал, что может написать рекомендательное письмо: «если вам нужно письмо для этого вашего проекта, который никогда не состоится». Лиза ушла без письма. «Извините, – сказала она, остановившись у двери, – но проект состоится».

Лиза вернулась в Берлин. Ее последней надеждой было Общество дружбы с зарубежными странами, советская организация, у которой были свои представительства по всему миру. Она отправилась в их берлинскую контору, и там в очередной раз ее встретили два вежливых человека, которые сказали, что очень уважают Тину Бауэрмайстер и «Карл-Хофер-гезельшафт», что они полностью одобряют проект и отошлют все материалы в Москву, где и будет принято окончательное решение. Через несколько недель Лиза отправилась в Москву на свою полугодовую стипендию. Все эти месяцы она раз в неделю ходила в Общество дружбы, и каждый раз ей говорили, что ее вопрос рассматривается. Каждую неделю она отправляла письмо в «Карл-Хофер-гезельшафт», сообщая, что все идет по плану. Но в мае она устроила скандал. «Я чувствовала, что для них это были очередные бюрократические проволочки, что никто и не собирался помогать нам, что вся эта цепочка рекомендательных писем – от Фонда культуры к Союзу художников, от Союза к Министерству культуры, от Министерства к Обществу дружбы – все это было чем-то вроде коридора у Кафки, в котором каждая дверь ведет только к новым дверям. Я сказала, что не буду работать с этими липкими советскими инструкциями, что мы сами все сделаем, даже если нам придется для этого вывезти художников из СССР в наших чемоданах». Ее попросили подождать еще несколько дней. А потом сказали, что ничего не могут поделать, могут только дать рекомендацию в Министерство культуры. Это было последней каплей.