Павел закатил глаза, предчувствуя
– Я всё время думал об отце. Эта мелодия напоминала мне о детстве. Когда я был меньше, отец говорил мне: «Человек – животное, искушённое до всяких соблазнов, и всегда им и останется». Отец учил меня бороться с подобными порывами. Настаивал на том, что нужно пробудить силу, заложенную во мне природой, которая у других атрофирована, и учиться управлять ею. Настоящая сила… «Человеческая популяция, – повторял он, – нуждается в чистке. Кастовое разделение сделало одних безвольными овцами, а других – пастухами. И этого не изменит один голос или даже миллионы голосов. Этот мир не исправить без кардинальных мер. Социальная дезорганизация уничтожающего лидерства». Он говорил это нам за обеденным столом. За игрой в нарды и лото. На прогулках и на праздниках, когда выпивал, и когда водил нас в кино…
Макс всё продолжал. Его радикальные взгляды мог бы принять даже Павел, если бы только эти взгляды не подразумевали под собой кровавую бойню меньших над власть имущими.
Второй личностью Максима был голос его отца, который однажды заставил его напасть на человека. Максима по решению суда здесь держали насильно.
***
Здешние обеды также претерпели некоторые изменения, требуемые правилами безопасности. Хочешь, сиди за круглым столом; хочешь, выбери стол-по-трое. Но оставаться совершенно одному с обеденными принадлежностями не желательно. А уйти с ними в палату тем более не позволят. Как и не вернут на место ручку от пластмассовых окон. Если понаблюдать за упрямыми людьми, то они и ложкой сумеют, к примеру, вспороть себе живот. Нельзя недооценивать отчаяние человеческого рода, склонного страдать при любой удачной возможности. Представьте себя ребёнком, которому голосом взрослого пообещали приз, если вы сможете проделать в диване дыру чашеобразной стороной ложки. Затем попробуйте оставить такого ребёнка на весь день с этой мыслью. Не нужно усиленно думать, чтобы догадаться: если вдавливать с достаточной силой, рано или поздно непрокалываемое полотнище растянется и порвётся, впуская ложку внутрь – в нашем случае, в брюхо.
Поэтому за одиночками следят в четыре глаза.
Это и заинтересовало Павла – это повышенное внимание. Захотелось поиграть на чужих нервах. Словно бы он парень с репутацией вора, который каждый день посещал один и тот же магазин. Внимание повышенное, но неоправданное.
Паша рад наконец-то поесть в одиночестве. Он уже принял холодную переноску с чашкой супа и вторым, и пошёл к наиболее изолированному дальнему углу, как на пути появилась та неприятная пациентка – Луиза. Скрытная, мутная, ещё и психованная. Та деловито покосился на еду Павла и на свою:
– Знаешь, раз уж мы заказали одно и то же, тогда вместе пообедаем? – начала она, и Павла почему-то это ошарашило. Эта Луиза правда не считала невербальных сигналов или это оригинальный способ начать знакомство?
– Нет, – сказал он и постарался обойти сумасшедшее препятствие.
– Подожди, эм, Павел? Я просто рядом посижу.
– Нет, – повторил Паша. Он не враждебный. Он всего лишь хочет иметь право выбора, где сидеть и с кем. И он выбрал одиночное место вдалеке под взором надзирателей, провоцируя их своим единоличием и необщительностью.
– Да погоди ты, – Луиза перехватила его за локоть, другой рукой всё ещё удерживая свой поднос.
– Не трогай.
Предупреждение никого не испугало. Другие пациенты ими не интересовались. Луиза приблизилась, так и не отпуская руку, чтобы прошептать:
– Мне нужно проявить себя «компанейской» и готовой к общественной жизни. Так что я вынуждена первой пойти на контакт, чтобы меня перестали насиловать на индивидуальных сессиях, – объяснила она.
Абстрактная картинка резанула в голове неприятным образом после слов о насилии, и Павлу понадобилось мгновение, чтобы отмахнуться от неё и проанализировать ситуацию.
Так. Луизе нужно притвориться «нормальной». И она выбрала средством достижения цели Пашу, исходя не из личных выводов, а
– Я сказал «нет». Глухая? – взъерепенился он. Последний раз с ним вступали в контакт так агрессивно только в школе. Школа вообще странное время. Единицы могут назвать это время лучшим в жизни. Школа создана не для жизни, а для избегания её. Так что, пожалуй, это был последний раз, когда кому-то было до него дело в принципе, и сейчас вот опять.