The Man of Property — Собственник

Why, you're getting quite a rich man!"	Ты у нас скоро совсем разбогатеешь!
The thought of his little grandson's growing wealth was a real pleasure to him.	Мысль о растущих капиталах внука доставляла ему истинное удовольствие.
But little Publius knew a sweet-shop, and a trick worth two of that.	Но у маленького Публиуса была на примете одна кондитерская, а на отсутствие смекалки он не мог пожаловаться.
And they would walk home across the Park, James' figure, with high shoulders and absorbed and worried face, exercising its tall, lean protectorship, pathetically unregarded, over the robust child-figures of Imogen and little Publius.	И они возвращались домой через парк; поглощенный тревожными мыслями, Джемс шагал, высоко подняв плечи, и охранял своим длинным тощим телом безжалостно пренебрегавших такой защитой упитанных малышей — Имоджин и Публиуса.
But those Gardens and that Park were not sacred to James.	Но не только Джемс бежал сюда от забот и тревог.
Forsytes and tramps, children and lovers, rested and wandered day after day, night after night, seeking one and all some freedom from labour, from the reek and turmoil of the streets.	Форсайты и бродяги, дети и влюбленные отдыхали, гуляли здесь изо дня в день, из ночи в ночь, мечтая найти в парке освобождение от тяжкого труда, от смрада и сутолоки улиц.
The leaves browned slowly, lingering with the sun and summer-like warmth of the nights.	Листья желтели медленно, солнце и по-летнему теплые ночи не торопили их.
On Saturday, October 5, the sky that had been blue all day deepened after sunset to the bloom of purple grapes.	В субботу, пятого октября, небо, голубевшее над городом весь день, после заката стало лиловатым, как виноград.
There was no moon, and a clear dark, like some velvety garment, was wrapped around the trees, whose thinned branches, resembling plumes, stirred not in the still, warm air.	Луны не было, и прозрачная тьма окутала деревья словно плащом; ветки с поредевшей листвой, похожие на султанчики из перьев, не двигались в спокойном, теплом воздухе.
All London had poured into the Park, draining the cup of summer to its dregs.	Весь Лондон стекался в парк, осушая до последней капли кубок лета.
Couple after couple, from every gate, they streamed along the paths and over the burnt grass, and one after another, silently out of the lighted spaces, stole into the shelter of the feathery trees, where, blotted against some trunk, or under the shadow of shrubs, they were lost to all but themselves in the heart of the soft darkness.	Пары за парами входили в ворота, растекались по дорожкам, по сожженной солнцем траве, одна за другой молчаливо скрывались с залитых светом мест под прикрытие густой листвы и, виднеясь лишь темным пятном на фоне дерева или в тени кустов, забывали весь мир в сердце этой мягкой тьмы.
To fresh-comers along the paths, these forerunners formed but part of that passionate dusk, whence only a strange murmur, like the confused beating of hearts, came forth.	Гуляющим эти пары казались частью горячего мрака, откуда слышался лишь шепот, похожий на неровное биение сердец.
But when that murmur reached each couple in the lamp-light their voices wavered, and ceased; their arms enlaced, their eyes began seeking, searching, probing the blackness.	Но когда этот шепот доносился до тех, кто сидел под фонарями, их голоса прерывались и умолкали; ближе придвигаясь друг к другу, они обращали беспокойные, ищущие взгляды в темноту.