The Мечты. Весна по соседству

Но именно там, тогда, в тот самый момент, пока ее продолжало мутить и выворачивать, она осознавала одну-единственную истину, самую главную, полагающую основу всей дальнейшей жизни. И это никак не было связано с новостями об отце. Она позабыла о нем, пусть и совпало, что он появился в день, когда ее судьбу в очередной раз ломало пополам в самом хребте. Сейчас, собирая воедино все признаки, которые она бездумно умудрилась проигнорировать, Женя выхватывала из воздуха мысль, что отныне, даже если она захочет забыть о Романе Моджеевском, ей это никогда не удастся.

Никогда-никогда. Он слишком прочно в нее врос, чтобы забыть о нем. Сам того не желая, он оказался ее частью, и это то, чего никто и ни за что у нее не отнимет – разве она смела мечтать о подобном еще только вчера вечером, когда весь ее мир казался разрушенным до основания, а она сама представлялась выпотрошенным механическим зайцем, который никогда уже не забьет в барабан, потому что сломался ключ?

У нее пылали виски и горела кожа. Волосы сосульками свесились вдоль лица. В зеркале отражались одни только глаза – покрасневшие, испуганные и сверкающие. Было что-то совершенно невозможное во всем ее утреннем облике, отчего она изумлялась себе все сильнее. Как могла пропустить? Как могла не заметить? Как это вышло?

Ясно было только одно, только в одном она не сомневалась сейчас нисколько: это чудо произошло в одну из их последних ночей, а значит, она едва успела запрыгнуть на ступеньку вагона уходящего поезда. Женя прижала кулачок ко рту, закусила костяшки пальцев и подавила смешок, рвущийся наружу, несмотря на то, как ей плохо. Этим смехом она боялась спугнуть нежданно накрывшее ее с головой счастье.

Когда стало чуточку легче, Женя ополоснула лицо холодной водой и неожиданно поняла еще одно. Самое главное.

Теперь она знает, как ей быть. Теперь все действительно обрело смысл.

И этот смысл – мира и мироздания, не зная о том, дал ей Ромка. А уж она сумеет его защитить!

В коридоре рефреном ее ликующим мыслям раздавались негромкие мужские голоса, впрочем, звучащие не самым мирным образом. Но оба резко замолчали, едва перед ними показалась бледная, с увеличившимися синяками под глазами Женя.

Папа, тот который Андрей Никитич, тут же подался к ней и негромко спросил:

- Нифураксозид? Или активированным углем обойдемся? 

- Да ей противорвотное надо! – заявил тут же второй «папа».

- Что мне надо, мы без вас разберемся, - негромко сказала ему Женя. – Уходите.

- Но Женя! – вскинул брови Уваров. – Я же по-доброму пришел, познакомиться, поговорить! Если ты думаешь, что я на что-то претендую...

- Тоже еще, претендент! – рявкнул Малич. – Слышал, что сказали?

- Я всего лишь хочу побыть с дочкой... на старости лет! 

- Я вам не дочь, а вы мне не отец, - Женя по-прежнему говорила тихо, но уверенно. – Уходите.

- Нельзя быть такой категоричной! – укоризненно проговорил Марат Валерьянович. – И я даже знаю, чье это воспитание!

Женька улыбнулась и подошла к Андрею Никитичу.

- Я тоже знаю.

А потом с удивлением обнаружила, как тот, перехватывая ее ладонь, с облегчением переводит дыхание, как воздухом наполняются его легкие и раздувается грудная клетка, выпячиваясь колесом.

- Так! – рыкнул Малич, снова становясь хозяином положения и Женькиным рассудительным отцом. – Концерт окончен! Цветы и торт – забрал. За дверь вышел. Живо. Дай ей хотя бы переварить, потом разберемся.

- Разберемся? – в замешательстве переспросил Марат, сделавшись даже как-то ниже ростом.

- Если Женя захочет разбираться, - с нажимом на слово «если» добавил Андрей Никитич своему «противнику».

- Мне можно будет прийти? – осторожно уточнил тот.

- Сам найду, если понадобишься.

- Тогда вот, - Марат Валерьянович суетливо пошарил в карманах и выудил откуда-то визитку, принявшись усиленно впихивать ее в руки Жениного отца. – Чтоб долго не искали! Я в Солнечногорск прочно вернулся!

- Еще этого нам не хватало!

- Андрюх!

- Вали, Уваров!

И на этом концерт действительно закончился. Марат Валерьянович пробормотал слова прощания, прихватил с собой торт, видимо сочтя, что «траванувшейся» новообретенной дочери тот без надобности, а вот цветы все же оставил. После чего спешно ретировался из квартиры Маличей. Андрей Никитич, громко хлопнув, закрыл за ним дверь, повернулся к Жене и внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая, что она скажет. 

- Розы выбросишь? – не обманула она его ожиданий. Все же она была его дочерью, самой настоящей и самой родной.

- Они жуткие. Такие на похороны покупают, для солидности, - неловко улыбнувшись, ответил Малич. – Мне, кстати, не надо, если что. Гвоздик достаточно.

- Ну это ты загнул, - рассмеялась Женька. – Такие покупают и по другим поводам. Что там у нас с завтраком?

- Нормально у нас с завтраком. Первая партия оладий сгорела, остальные сойдут. Но я не знаю... тебе, наверное, что-то другое... чаю надо покрепче? А?

- Да неважно, - Женя потопала на кухню и уже оттуда попросила: - Ты мне расскажешь про этого Уварова?