The Мечты

А в расслаблении с некоторых пор Роман Романович очень нуждался – во всех смыслах. На работе он вошел в мертвую петлю, из которой выбраться шансы представлялись на данном этапе призрачными. Нет, дела шли в гору. Но среди этих дел он и дышать забывал последнее время. К тому же партнеры активно подбивали к участию в предвыборной гонке если не в качестве кандидата, то как спонсора. В общем-то, в его положении давно пора обзавестись своим человеком во власти. Роман и прикармливал последнее время две политические партии на местном уровне. Сам – пока не совался. Куда ему? Разве только сдуру или на спор. Но нет-нет, а мысли эти в голову лезли среди переговоров, встреч, бизнес-планов и обедов с партнерами.

Сейчас он участвовал в тендере на строительство огромного гостиничного комплекса к грядущему чемпионату по футболу. Не до того. Ни до чего. И даже Алена, нывшая накануне в телефон о том, что соскучилась и хочет увидеться, – нахрен не сдалась. Хорошо номер был помечен фотографией с портретом ее хорошенького личика модельной формации, иначе подумал бы, что звонит секретарша, которая, мать ее, тоже Алена. И с ней у него куда больше дел, чем с любовницей, о чьем существовании он почти что не помнил.

Роман сделал глоток кофе, поставил его на бортик балкона и сладко потянулся, поймав на лету мысль о том, что, например, Жень в его голове – всего одна. И откуда она взялась и чего там делает – вообще непонятно. Но странная соседка с отнюдь не ангельским характером была бы первой, о ком он подумал, заведись в его телефоне ее номер. Она, а не Филиппыч, который, к слову, тоже был Женей, только крепким дядькой с густыми усами и зычным голосом.

Кстати, надо бы позвонить придурку. Прораб он был весьма толковый, за таких сражались, и раздобыв его пятнадцать лет назад для своей активно развивающейся компании, Моджеевский куда проще распрощался бы со всеми замами, чем с Филиппычем. Только вот одно дерьмово – характер его поганый. С ним никто сладить не мог. И он со всеми, кроме как с Моджеевским, не уживался. Но Роман Романыча весьма и весьма уважал и по всем вопросам ему наяривал, а не своему непосредственному начальству. За пятнадцать лет верной службы такое право он заработал.

Вот и сейчас Роману казалось, что голос Филиппыча и до его балкона долетает со стройки. Рома пригляделся – там и правда было живенько. Постепенно росли стены будущего детского сада. А это значило, что они сдадут его в эксплуатацию, даст бог, к осени. Останется лишь облагородить участок, поставить многострадальный забор соседям… к слову о заборе. Взгляд его скользнул за сетку, натянутую по меже двора и стройки. Там тоже вполне себе бурлила утренняя выходная жизнь. Сновали дети, какие-то тетки о чем-то ругались у клумб, и их голоса звучали едва ли не громче, чем у Филиппыча. Энергию им явно некуда было девать. Рабочие, вон, и в воскресенье пашут. Сам Роман собирался через час выдвигаться в офис. У этих же дур – законный выходной. Чего б не поскандалить?

А вот Жени среди них не было. Впрочем, пусть характер у нее был и не сахар, но она и не производила впечатления человека, которому нечем заняться. Это Моджеевский почему-то сразу решил про себя, больше ничего о ней не зная. Ну, кроме того, что она красивая и что живет в этом вот доме. Роман поднял глаза и посмотрел на дурацкие башенки напротив. В стеклах отражался утренний свет. Играл солнечными зайчиками на стенах. Скользил по витиеватым балконам этого глупого и никому не нужного памятника архитектуры. На одном из них как раз привычная баба привычно развешивала мужское нижнее белье. Роман затянулся, глядя на эту картину из жизни провинциального городка, а потом вдруг поперхнулся и закашлялся. Да так сильно, что из глаз брызнули слезы.

Он вцепился одной рукой в бортик, едва не смахнув с него чашку. Другой еще пытался потушить окурок в пепельнице, отчаянно булькал и сквозь слезы вглядывался в женскую фигурку из старого дома, так мешавшего ему жить.

Женя!

Как он в прошлый раз не признал!

Эта с труселями – совершенно точно Женя! И вот то розово-голубое – ее. И вот это… темно-синее – какого-то мужика, с которым она живет!

Пытаясь справиться с кашлем, Роман взял свой кофе, отпил немного, но этим сделал только хуже. Сердито отставил чашку в сторону, на маленький журнальный столик, который стоял здесь же. И снова посмотрел на Женин балкон. Она деловито доставала третьи трусы – двое уже висели на бельевой веревке, и резво цепляла их прищепкой. А потом легко подхватила миску и ушла в комнату, закрыв за собой дверь.

И невольно вспомнились Роману и Москвич, и его владелец-олигофрен, и тот факт, что и разговаривал он с этой женщиной всего-то несколько раз и, в основном, на повышенных тонах. А уже необъяснимо считал своей. Между тем, ее социальный статус если и был более-менее ясен, то совсем неясен семейный. И это начинало накалять, поскольку уж чем-чем, а терпением Моджеевский не обладал, что и продемонстрировал буквально через минуту, когда к нему сунулась Лена Михална.