The Money Kings: The Epic Story of the Jewish Immigrants Who Transformed Wall Street and Shaped Modern America

"Он участвовал в создании многих так называемых трастов и делал на этом огромные деньги", - вспоминал Герберт Леман, чья семейная фирма была одним из клиентов Унтермайера. Леман вспоминал, что адвокат "обладал одним из самых острых умов, которые я когда-либо знал, и был одним из лучших перекрестных допросов, которые я когда-либо слышал. Безжалостный. Совершенно безжалостный".

Внутренний взгляд Унтермайера на мир бизнеса постепенно превратил его в борца за реформы, призывающего к "жесткому федеральному регулированию трестов" и сдерживанию "концентрации денежной власти". Мало кто был так хорошо знаком со схемами и тактикой финансовых баронов страны, которые теперь один за другим представали перед Комитетом Пуджо, где на себе испытали одну из печально известных адвокатских инквизиций. Перед комитетом предстал парад самых могущественных магнатов страны, включая Фрэнка Вандерлипа и Джеймса Стиллмана из Национального городского банка и Джорджа Бейкера из Первого национального банка, портупейного и барашкообразного декана финансового истеблишмента США, который после смерти входил в тройку самых богатых американцев. (Уильям Рокфеллер-младший, младший брат Джона Д. и соучредитель Standard Oil, пошел на хитроумные ухищрения, чтобы уклониться от повестки в Конгресс). Но ни за одним выступлением банкира не следили так пристально, как за показаниями предполагаемого главы денежного треста: Джона Пирпонта Моргана.

Морган давал показания в течение двух дней 18 и 19 декабря 1912 года. Семидесятипятилетний, с ослабленным здоровьем, лев американских финансов выглядел почти покорным. Сгорбившись в хлипком ротанговом кресле, он говорил низким монотонным голосом, его взгляд изредка блуждал по толпе из сотен людей, собравшихся, чтобы увидеть его показания. Вместо грубого и стремительного барона-разбойника из народной легенды Морган демонстрировал "почти экстравагантную вежливость", как сообщила одна из газет.

Мягко парируя Унтермайеру, Морган отверг идею банковского заговора и преуменьшил свое легендарное финансовое влияние, в то время как адвокат неоднократно пытался заставить его признаться в том, что он обладает безграничной властью.

"Когда у человека есть огромная власть, как у вас - вы ведь признаете, что она у вас есть?" спросил Унтермайер в ходе одного обмена мнениями.

"Я этого не знаю, сэр", - ответил банкир.

"Вы признаете, что сделали это, не так ли?"

"Не думаю, что это так".

"Вы совсем не чувствуете этого?"

"Нет, я совсем этого не чувствую".

Как показал Морган, Унтермайер продемонстрировал диаграммы, которые рассказывали несколько иную историю. Они показывали пересекающиеся связи между восемнадцатью фирмами, включая J.P. Morgan & Co. и Kuhn Loeb, которые обладали если не прямым контролем, то огромным влиянием на многочисленные банки, трастовые компании, страховщиков, коммунальные службы, железные дороги и другие корпорации. Партнеры этих компаний, как установил Комитет Пуджо, занимали 746 руководящих должностей в 134 корпорациях, которые в совокупности обладали ресурсами или капитализацией более чем в 25 миллиардов долларов.

Через месяц после допроса Моргана настал черед Шиффа. Время для этого было выбрано ужасное. В Нью-Йорке Фольке Брандт готовился к освобождению из тюрьмы, и это дело снова приносило семье Шиффа большое напряжение и потрясения. Но в Вашингтоне он демонстрировал безмятежный фасад. Как и Морган, Шифф не давал повода для беспокойства, уступая, когда Унтермайер расспрашивал его о банковских "альянсах" Kuhn Loeb.

"Я не могу назвать их альянсами", - сказал он. "У нас есть корреспонденты и друзья, которые сотрудничают с нами, но мы не являемся ничьими союзниками".

Шифф осудил монополии как "одиозные" и заявил, что не верит в концентрацию корпоративной власти через холдинговые компании (хотя именно это он и Морган сделали несколькими годами ранее, создав Northern Securities), но он также сказал: "Я бы не стал законодательно ограничивать человека в праве покупать все, что ему заблагорассудится".

"Даже если бы это было равносильно монополии?" спросил Унтермайер.

"Даже если бы это было равносильно монополии", - ответил Шифф.

Унтермайер стал копать дальше. "Я хочу знать, где бы вы провели черту в отношении лицензии, которую вы бы дали частным лицам, чтобы получить контроль над любой отраслью или любой сферой бизнеса?"

"Я бы позволил природе идти своим чередом", - сказал Шифф. "Первая попытка монополии была предпринята при строительстве Вавилонской башни. Они хотели установить монополию на язык. И она разрушилась под собственным весом. Все, что заходит слишком далеко, разрушится под собственным весом". В своем высказывании, которое часто цитировалось в газетах, освещавших показания Шиффа, банкир заявил: "Я бы ни в коем случае не стал ограничивать свободу личности, потому что считаю, что закон природы управляет ею лучше, чем любой человеческий закон".