The Phoenix (СИ)

Квартира пустует, будто здесь вчера и не было пьяного столпотворения народа, будто все это приснилось мне в очередном страшном кошмаре. Я боюсь даже представить, что я не знаю ни Аннабет, ни Перси. Но я успокаиваюсь, когда замечаю на прикроватной тумбочке, заваленной книгами и чертежами, рамку с нашей фотографией. Мы в фотокабине. Перси наваливается на нас с Аннабет, по собственнически прижимая нас к себе. Кажется, это был еще сентябрь, и я едва знала этих странных, взбалмошных ребят, которые стали принимать меня такой, какой я есть, даже не догадываясь об этом. И гиперактивность перестала быть моей главной проблемой, словно этот диагноз мы делили на троих.

Я замечаю на полу красный тюбик. Приглядываясь, я понимаю, что это клей-карандаш, которым Перси прикрепил мою вчерашнюю фотографию на стену. Поднимая его с пола и вытягивая наше общее фото из рамки, я несусь обратно в гостиную. Чтобы там ни случилось, они не могли просто так бросить меня. Все, что мне надо – дождаться, когда проснется Нико.

Я замираю у стены, как вкопанная. Мне не хватит недели, чтобы изучить каждое фото, но я все же улыбаюсь, несмотря на странное, колющее чувство ревности. Я нахожу пустое место рядом с огромным, как я поняла, групповым фото всего лагеря, и прикрепляю наше, маленькое, едва заметное на фоне остальных. Я отхожу на пару шагов назад, чтобы убедится, что проделанная работа стоила свеч. Не криво, Би. Впервые в жизни. И тут я замечаю закономерность – каждое фото выглядит, как отдельная пережитая, сохранившаяся или выгоревшая дотла история. На одних по-прежнему улыбающиеся лица моих друзей, на других печальные лица ребят одетые в оранжевые футболки. Они словно скорбят, утыкаясь заплаканными глазами в землю под ногами. Но ни одна фотография не кажется здесь лишней. Это история Аннабет и Перси до встречи со мной, это их жизнь. Лагерь – каким бы он там ни был – стал для них вторым домой, где их принимали, как своих. Возможно, я лишняя в череде этих событий, а возможно…

– Доброе утро, – чей-то хриплый голос заставляет меня шарахнутся в сторону.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с темно-карими глазами Нико. Дурацкая идея, просто ужасная, Би. Но опустить глаза ниже, становится роковой ошибкой. Кроме черных джинс на новоиспеченном знакомом нет абсолютно ничего. Хотя, что я подразумеваю под «абсолютно ничего»? Футболка? Соберись, Би. Прошу, давай обойдемся без глупого смущения.

– Доброе. Куда все подевались? Не могу никого найти. Решили продолжить вечеринку без нас, верно? – Из горла вырывается нервный смешок. – Есть идеи, куда они могли уехать в такую рань?

Я без разбору мелю языком, не в силах остановится. Страх и стыд стали каким-то привычным чувством перед этим парнем, но вместо надменного смешка, его голос предельно холоден и спокоен:

– Они уехали.

– Но… сегодня только двадцать девятое?

Мое сердце словно сжимают в тисках. Они уехали раньше. Мы не успели нарядить елку, обменятся рождественскими подарками, сходить за покупками. Аннабет обещала помочь с подарком для Чарли, разве нет? Я тупо уставляюсь на нашу фотографию, перебарывая желание просто сорвать ее отсюда. Среди них я все же лишняя…

– Если тебе интересно, они просят прощения, – холодно выдает Нико. – И Аннабет просила меня… В общем, я мог бы помочь тебе выбрать подарок для Чака.

– Чарли.

– Не важно.

Действительно. Суть от этого не меняется – он не знает меня, я не знаю его. Мы и знакомы то, по сути, всего двадцать четыре часа. Не знаю, что раздражает меня больше: его тон с толикой ненависти, или мои собственные атрофированные чувства.

– У меня к тебе одна просьба, – неожиданно мягко начинает Нико.

Я вздрагиваю от этого неожиданно приятного тона. Киваю головой и пытаюсь улыбнуться, чтобы это выглядело не так, будто я боюсь его. Ну, тут уж без вариантов, однозначно – боюсь.

Нико переминается с ноги на ноги, и я случайно задеваю взглядом его исчерченную такими же шрамами, что и на лице, грудь. Я отвожу глаза, нервно теребя край своей футболки. По телу бродит легкая дрожь, а смятение перерастает в странное щекочущее чувство. Будто меня вот-вот сбросят со скалы, но я уверена, что это совсем не больно, и кроме чувства восторга не доставит мне никакого дискомфорта.

– Я не особо чувствителен к холоду, но на улице декабрь, а ты спишь с открытым окном. – Он тяжело вздыхает, – На будущее, я против того, чтобы люди брали мои вещи. Верни футболку.