The “Russian” Civil Wars, 1916–1926: Ten Years That Shook the World

Соперничество между ПСГ и Комучем происходило на нескольких уровнях, но, с точки зрения Омска, оно было обусловлено тем, что самарский режим почти единолично возглавляли члены ПСР. Более того, это были члены ПСР, которые в большинстве своем даже не были связаны с Союзом возрождения и другими межпартийными органами, стремившимися воскресить коалиционную политику 1917 года: вместо этого они стремились к собственной односторонней и независимой (социалистической) власти. Хуже того, они считали законной целью борьбы с советской властью воскрешение Учредительного собрания, избранного в ноябре 1917 года, которое - с его большинством эсеров, значительной фракцией большевиков и практически невидимым несоциалистическим континентом - должно было оформить социалистическое господство в будущем российском государстве. Это было анафемой для лидеров ПСГ (где в отсутствие Вологодского теперь главенствовал меркантильный - его враги сказали бы, что интриган - И.А. Михайлов) и красной тряпкой для реакционных быков сибирской армии.

Итак, хотя Уфимская государственная конференция была созвана в установленном порядке (с 8 по 23 сентября 1918 года) и, по сравнению с ее буйным и раскольническим предшественником в Москве в августе 1917 года, прошла в очевидной гармонии, она и ее результаты были фикцией. Сообщалось, что на конференции присутствовало 160-70 делегатов от различных политических партий, общественных организаций, местных и национальных меньшинств, но ни одна из главных сторон не была искренней в своих предложениях: и Комуч, и ПСГ были вынуждены сесть за стол переговоров из-за угроз союзников прекратить поддержку и из-за опасений, вызванных продвижением советских войск по Волге в сентябре 1918 года (см. ниже). То, что появилось на конференции - коалиционный режим, Уфимская директория, претендующая на всероссийскую власть, - провозглашалось как триумф Союза возрождения, здравого смысла и компромисса, но ничего этого не было. Для Комуча и его союзников, эсеров, избранных в члены Директории (Н.Д. Авксентьев и В.М. Зензинов) уже давно пожертвовали своей партийной (и даже социалистической) добросовестностью в пользу пристрастия к коалиции с кадетами (оба, разумеется, были членами-учредителями и основными членами УНР), а само существование режима было оскорблением претензий Комуча на роль истинного правительства всей России на основе демократических полномочий его членов, подтвержденных их избранием в Учредительное собрание в 1917 году. Нет нужды говорить, что крайне правые и военные смотрели на все это дело со смесью презрения и тревоги, но даже видные кадеты, которые были приверженцами создания коалиционной директории, были встревожены этим: для них было слишком много членов (пять, а не три, которых его партия одобрила, присоединившись к Национальному центру и Союзу возрождения), отметил Н.И. Астров, а его военный член не обладал достаточными полномочиями (к тому же им оказался небезызвестный друг социалистов В. Г. Болдырев, а не обещанный ему сторонник жесткой линии, как, например, генерал Алексеев). И наконец, что самое обидное, Астров обвинил уфимскую конференцию в том, что она допустила возможность повторного созыва Учредительного собрания 1917 года: "Я не буду вступать в спор о том, хорошо или плохо было это собрание, - напоминал он в письме с Юга России, резко отказавшись от места в Уфимской директории, которое было зарезервировано для него, - я просто укажу, что его просто не существует и строить на его основе всероссийское правительство - величайшая из иллюзий". Он был прав.

Итак, как в феврале 1917 года в Петрограде никто не получил желаемой революции, так и в сентябре 1918 года в Уфе никто не получил желаемой контрреволюции. Но время теперь шло быстрее: февральское детище, Временное правительство, продержалось восемь месяцев; уфимское детище, Директория, продержалась едва ли восемь недель. Ее гибель определенно ускорило решение директоров немедленно переехать в Омск, столицу ПСГ и штаб Сибирской армии. Члены СР не были настолько наивны, чтобы не понимать, что этот переезд был заведомо гибельным: "Мы должны сунуть голову в пасть льва", - сообщал Н.Д. Авксентьев критикам переезда. "Или он нас съест, или мы его задушим". Но, учитывая ситуацию на фронте, где советские войска к концу сентября 1918 года подошли к западным склонам Урала, это было, вероятно, необходимо. И никто не удивился, когда 18 ноября 1918 года сибирский лев проглотил кроткую Директорию в результате государственного переворота, организованного местными кадетами, казаками и лидерами Сибирской армии (по крайней мере, при молчаливом содействии британской военной миссии в Омске). Вместо нее была установлена военная диктатура во главе с "верховным правителем" адмиралом А.В. Колчаком, который обещал восстановление порядка, беспощадное изгнание большевизма во всех его формах из русской жизни, восстановление "России, единой и неделимой" и приоритет нужд армии.