The Story of Civilization 06

В том же ноябре 1532 года Рабле становится врачом в лионской больнице Hôtel-Dieu, с жалованьем в сорок ливров (1000 долларов?) в год. Но мы не должны думать о нем как о типичном ученом или враче. Действительно, его знания были разнообразны и огромны. Как и Шекспир, он, похоже, обладал профессиональными знаниями в дюжине областей - юриспруденции, медицине, литературе, теологии, кулинарии, истории, ботанике, астрономии, мифологии. Он ссылается на сотню классических легенд, цитирует полсотни классических авторов; иногда он дилетантски демонстрирует свою эрудицию. Он был так занят жизнью, что у него не было времени добиваться скрупулезной точности в своей учености; издания, которые он подготовил, не были образцами тщательной детализации. Быть преданным гуманистом, как Эразм или Буде, было не в его характере; он любил жизнь больше, чем книги. Он предстает перед нами как выдающийся человек, высокий и статный, обладатель обширных знаний, свет и огонь в разговоре.25 Он не был любителем выпить, как ошибочно полагает старая традиция на основании его приветствий любителям выпить и воспевания вина; напротив, за исключением одного маленького ублюдка26-который прожил так недолго, что это было всего лишь мелким грехом, - он вел вполне достойную жизнь и был почитаем лучшими спиртными напитками своего времени, включая нескольких сановников Церкви. В то же время в нем было много качеств французского крестьянина. Он любил тех, кого встречал в полях и на улицах, наслаждался их шутками и смехом, их небылицами и хвастливой грубостью; и невольно заставил славу Эразма померкнуть перед своей собственной, потому что собрал и связал эти истории, улучшил и расширил их, придал им классический характер, поднял их до уровня конструктивной сатиры и тщательно скрыл их непристойность.

Одна из историй, бытовавшая в то время во многих сельских районах, рассказывала о добром великане по имени Гаргантюа, его пещерном аппетите, подвигах любви и силы; тут и там виднелись холмы и валуны, которые, по местным преданиям, выпали из корзины Гаргантюа, когда он проходил мимо. Такие легенды до сих пор, уже в 1860 году, рассказывают во французских деревушках, которые никогда не слышали о Рабле. Неизвестный писатель, возможно, сам Рабле в качестве tour de rire, записал некоторые из этих басен и напечатал их в Лионе под названием "Великие и неоценимые хроники великого и огромного великана Гаргантюа" (1532). Книга раскупалась так охотно, что у Рабле возникла идея написать продолжение о сыне Гаргантюа. Так, на Лионской ярмарке в октябре 1532 года анонимно появилась книга "Ужасные и ужасающие деяния и доблести самого знаменитого Пантагрюэля" (Horribles et espouvantables faictz et prouesses du très renommé Pantagruel). Это имя уже использовалось в некоторых популярных драмах, но Рабле придал персонажу новое содержание и глубину. Сорбонна и монахи осудили книгу как непристойную, но она хорошо продавалась; Франциску I она понравилась, некоторые священнослужители были в восторге от нее. Только через четырнадцать лет Рабле признал свое авторство; он боялся поставить под угрозу если не свою жизнь, то свою репутацию ученого.

Он был настолько увлечен наукой, что пренебрег своими обязанностями в госпитале и был уволен. Возможно, ему пришлось бы несладко, если бы Жан дю Белле, епископ Парижский и один из основателей Коллеж де Франс, не взял Рабле с собой в качестве врача на миссию в Италию (январь 1534 года). Вернувшись в Лион в апреле, Рабле опубликовал там в октябре La vie très horrifique du grand Gargantua, père de Pantagruel ("Очень ужасная жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля"). Этот второй том, ставший впоследствии первой книгой полного собрания сочинений, содержал столь язвительную сатиру на духовенство, что вызвал очередное осуждение со стороны Сорбонны. Вскоре эти две истории, опубликованные вместе, обошли все издания во Франции, кроме Библии и "Подражания Христу". 27 И снова, как нам рассказывают, король Франциск смеялся и аплодировал.