Опять же по предложению Кольбера и следуя примеру Ришелье, Людовик объявил себя личным покровителем Французской академии, возвел ее в ранг крупного государственного учреждения, выделил ей значительные средства и предоставил помещение в Лувре. Сам Кольбер стал ее членом. Когда один из академиков, который был также великим сеньором, установил в Академии мягкое кресло для собственного удобства, Кольбер отправил еще тридцать девять таких кресел, чтобы поддержать равенство достоинства над сословными различиями; так "les quarante fauteuils" стало синонимом Французской академии. В 1663 году была организована вспомогательная Академия надписей и изящной словесности для записи событий царствования.
Кольбер следил за тем, чтобы сорок Бессмертных зарабатывали себе на пропитание покорным присутствием и работой над Словарем. Это начинание, начатое в 1638 году, продвигалось так медленно, что Буаробер мог выразить в алфавитном порядке свое стремление к долголетию:
Шесть месяцев они были помолвлены на F;
О, если бы судьба гарантировала мне
Я должен сохранить жизнь до Джи. 4
План "Словаря" был тщательно продуман: он предлагал проследить каждое допустимое слово через историю его употребления и написания с большим количеством иллюстративных цитат; поэтому с момента его создания до первой публикации (1694) прошло пятьдесят шесть лет. Она слишком строго отсеяла язык народа, профессий и искусств; она обрезала Рабле, Эмио и Монтеня; она объявила вне закона тысячи выражений, которые способствуют яркой речи. Та же логика, точность и ясность, которые сделали геометрию идеалом науки и философии XVII века, тот же авторитет и дисциплина, с помощью которых Кольбер управлял экономикой, а Ле Брюн - искусством, то же достоинство и утонченность, которые управляли двором короля, та же классическая точность правил, которая сформировала стиль Боссюэ, Фенелона, Ларошфуко, Расина и Буало, - все это диктовал Словарь Академии. Периодически он пересматривался и переиздавался, пытаясь сохранить порядок в живом росте, его классическая цитадель неоднократно подвергалась нападению, а зачастую и завоеванию, со стороны заблуждений народа, терминологии наук, жаргона ремесленников, уличного говора; словарь, как история и правительство, - это соединение сил между весом многих и властью немногих. Что-то было потеряно в жизненной силе языка, многое было приобретено в чистоте, точности, элегантности и престиже. Он не породил буйного и беспутного Шекспира, но стал самым уважаемым языком в Европе, средством дипломатии, речью аристократов. В течение столетия и более Европа стремилась быть французской.
II. ПОСТСКРИПТУМ КОРНЕЛЯ: 1643-84
Язык достиг своего зенита в гибких диалогах Мольера, в звучной риторике Корнеля и мелодичной утонченности Расина.
Когда Людовик стал королем, Корнель был в расцвете сил - ему было тридцать семь лет. Он начал правление с пьесы Le Menteur, которая подняла тон французской комедии, как Le Cid поднял тон трагедии. После этого он ставил трагедии почти ежегодно: Родогун (1644), Теодор (1645), Гераклий (1646), Дон Санчо д'Арагон (1649), Андромеда (1650), Никомед (1651), Пертарит (1652). Несколько из них были хорошо приняты, но, по мере того как каждая из них наступала на пятки своей предшественнице, становилось очевидно, что Корнель работает слишком поспешно и что сок его гения иссякает. Его умение изображать благородство терялось в реке споров, его красноречие побеждало само себя продолжением. "У моего друга Корнеля, - говорил Мольер, - есть знакомый, который вдохновляет его на самые прекрасные стихи в мире. Но иногда этот знакомый оставляет его на произвол судьбы, и тогда ему приходится очень несладко". 5 Пертарит был принят настолько неблагоприятно, что Корнель на шесть лет отошел от театра (1653-59). С критиками он разобрался в серии "Экзаменов" и в трех "Рассуждениях о драматической поэзии"; они показали, что его критический талант рос по мере падения поэтического дарования; они стали источником современной литературной критики и служили образцами, когда Драйден защищал свою посредственную поэзию в превосходной прозе.