The Story of Civilization 10

Какая мораль преобладала во Франции после сорока лет нападок на сверхъестественные верования? Отвечая на этот вопрос, мы не должны идеализировать первую половину восемнадцатого века. Фонтенель незадолго до своей смерти в 1757 году сказал, что хотел бы прожить еще шестьдесят лет, "чтобы увидеть, к чему приведет всеобщая неверность, разврат и распад всех связей".3030 Если это высказывание (вероятно, несправедливое по отношению к среднему и низшему классу) отражает истинную картину нравов высшего класса во Франции до выхода "Энециклопедии" (1751), то вряд ли мы вправе приписывать философам недостатки морали во второй половине века. Другие факторы, помимо упадка религиозной веры, ослабляли старый моральный кодекс. Рост благосостояния позволял людям финансировать грехи, которые раньше обходились слишком дорого. Рестиф де Ла Бретонн показал добропорядочного буржуа, сетующего на ухудшение французского характера в связи с переходом населения из деревень и ферм в города;31 Молодые люди бежали от дисциплины семьи, фермы и окрестностей к разъедающим контактам и возможностям городской жизни и защитной анонимности городских толп. В книге "Парижские ночи" Рестиф описал Париж 1780-х годов как водоворот малолетних преступников, мелких воришек, профессиональных преступников, женских и мужских проституток. Тэн полагал, что Франция 1756-88 годов была больна "бродягами, нищенствующими, всякого рода непримиримыми духами, ... нечистыми, грязными, убогими и дикими, порожденными системой; и на каждой социальной язве они собирались, как паразиты".32 Эти человеческие отходы социального организма были продуктом человеческой природы и правления Бурбонов, и вряд ли их можно приписать философии или упадку религиозной веры.

Возможно, некоторые азартные игры, процветавшие в Париже (как и в Лондоне), были связаны с неверием; но в них участвовали все - и благочестивые, и нечестивые. В 1776 году все частные лотереи были подавлены, чтобы быть объединенными в Королевскую лотерею. Тем не менее, часть сексуального хаоса в высших классах можно с полным основанием отнести на счет атеизма. В романе Шодерлоса де Лакло "Опасные связи" (1782) вымышленные аристократы обмениваются записками об искусстве обольщения, строят планы по совращению пятнадцатилетней девочки, как только она покинет монастырь, и исповедуют философию морального нигилизма. Главный герой, виконт де Вальмон, утверждает, что все люди одинаково злы в своих желаниях, но большинство из них не могут их осуществить, потому что позволяют моральным традициям запугать себя. Мудрый человек, считает Вальмон, будет стремиться к тем ощущениям, которые сулят ему наибольшее удовольствие, и презрит все моральные запреты.33 Некоторые греческие софисты, как мы помним, пришли к аналогичным выводам, отбросив богов.34

Эту философию аморализма, как теперь известно всему миру, довел до тошноты граф, которого обычно называют маркизом де Садом. Он родился в Париже в 1740 году, двенадцать лет прослужил в армии, был арестован и приговорен к смерти за гомосексуальные преступления (1772), бежал, был схвачен, снова бежал, снова был схвачен и заключен в Бастилию. Там он написал несколько романов и пьес, настолько непристойных, насколько позволяло его воображение: прежде всего "Жюстину" (1791) и "Историю Жюльетты, или Процветание порока" (1792). Поскольку Бога нет, утверждал он, мудрый человек будет стремиться осуществить любое желание настолько, насколько это возможно без земного наказания. Все желания одинаково хороши; все моральные различия - заблуждение; ненормальные сексуальные отношения законны и на самом деле не являются ненормальными; преступление восхитительно, если избежать разоблачения; и мало что может быть более восхитительным, чем избиение красивой девушки. Читателей шокировал не столько аморализм де Сада, сколько его предположение о том, что полное уничтожение человеческой расы так мало затронет космос, что "прервет его ход не больше, чем если бы весь вид кроликов или зайцев был уничтожен".35 В 1789 году де Сад был помещен в психушку в Шарантоне; его выпустили в 1790 году, в 1803 году он был вновь признан неизлечимым, а в 1814 году умер.

Философы могли бы возразить, что этот аморализм - больное продолжение их критики христианского богословия, и что здравомыслящий человек признает моральные обязательства как с религиозной верой, так и без нее. Многие так и делали. И среди обычного населения Франции - даже Парижа - в эти годы появилось множество элементов морального возрождения: подъем чувств и нежности; триумф романтической любви над браками по расчету; молодая мать, гордо кормящая своего ребенка; муж, ухаживающий за собственной женой; семья, восстановленная в единстве как самый надежный источник социального порядка. Эти события часто связывались с некоторыми остатками христианского вероучения или с полухристианской философией Руссо; но атеист Дидро оказывал им горячую поддержку.