The Story of Civilization 10

В завершение своего гостеприимства мадам Жоффрен угощала своих друзей-женщин маленькими суперами. Но ни одна женщина не была приглашена на обеды по понедельникам, а мадемуазель де Леспинасс (возможно, как альтер эго д'Алембера) была одной из немногих, кто приходил на званые вечера по средам. Мадам была несколько собственницей, к тому же она считала, что присутствие женщин отвлекает ее львов от философии и искусства. Ее политика сегрегации казалась оправданной благодаря высокой репутации ее собраний, на которых проходили интересные и значимые дискуссии. Иностранцы в Париже добивались приглашений; возможность сказать по возвращении домой, что они посетили салон мадам Жоффрен, была отличием, уступающим разве что приему у короля. Хьюм, Уолпол и Франклин были среди ее благодарных гостей. Послы в Версале - даже лорд граф фон Кауниц - считали своим долгом появиться в знаменитом доме на улице Сент-Оноре. В 1758 году принц Кантемир, русский посол, привез с собой принцессу Анхальт-Цербстскую, которая рассказала о достижениях своей дочери; через четыре года эта дочь стала Екатериной II, и в течение многих лет после этого императрица Всероссийская вела очаровательную переписку с буржуазной салонньеркой. Красивый и блестящий швед, посещавший некоторые обеды мадам, отправился домой, чтобы стать Густавом III.

Еще более симпатичный юноша, Станислас Понятовский, был частым гостем, почти преданным мадам Жоффрен (которая иногда оплачивала его долги);88 Вскоре он стал называть ее маман, а когда стал королем Польши (1764), пригласил ее посетить Варшаву в качестве гостьи. Хотя ей было уже шестьдесят четыре года, она согласилась. По дороге она с триумфом остановилась в Вене: "Меня здесь знают лучше, - писала она, - чем в паре ярдов от моего собственного дома".89 Некоторое время в королевском дворце в Варшаве (1766) она играла в мать и давала советы королю. Письма, которые она посылала в Париж, передавались там из рук в руки, как письма Вольтера из Ферни; "те, кто не читал писем мадам Жеффрен, - писал Гримм, - не годились для того, чтобы попасть в хорошее общество".90 Когда она вернулась в Париж и возобновила свои ужины, сто знаменитостей ликовали; Пирон и Делиль написали стихи в честь ее возвращения.

Поездка была тяжелой - в карете через пол-Европы и обратно; мадам Жоффрен уже никогда не была такой бодрой и энергичной, как прежде. Она, которая однажды выразила свое неверие в жизнь после смерти,91 и свела религию к благотворительности, теперь возобновила соблюдение католических обрядов. Мармонтель описал ее особую набожность:

Чтобы быть в ладу с небесами, не выходя за рамки своего общества, она предавалась своего рода подпольной набожности. Она ходила на мессу так же тайно, как другие ходят на интриги; у нее была квартира в женском монастыре, ... и скамья в церкви капуцинов, с такой же тайной, как у галантных женщин того времени были свои маленькие дома для любовных утех".92

В 1776 году католическая церковь объявила о проведении юбилея, в рамках которого все, кто посетит определенные церкви в указанное время, получат послабления и индульгенции. 11 марта мадам Жоффрен посетила длинную службу в соборе Нотр-Дам. Вскоре после возвращения домой она упала в апоплексическом припадке. Философы были возмущены тем, что ее болезнь последовала за богослужением; язвительный аббат Морелле заметил: "Она собственным примером подтвердила ту максиму, которую часто повторяла: "Человек умирает только от глупости"".93 Дочь, маркиза де Ла Ферте-Имбо, взяла на себя заботу о больной матери и прогнала философов. Мадам больше не видела ни д'Алембера, ни Морелле, но распорядилась, чтобы после ее смерти пенсии, которые она им назначила, были увеличены. Она прожила еще год, парализованная и зависимая, но до конца раздавала милостыню.

2. Госпожа дюДеффан

В Европе был только один салон, который мог соперничать с салоном Жоффрена по славе и почитателям. Мы уже изучали карьеру и характер Мари де Виши-Шамрон: как в детстве она приводила в ужас монахинь и священников своим вольнодумством; как она вышла замуж за маркиза дю Деффана, оставила его и уединилась с салоном (1739 и далее), сначала на улице Боне, затем (1747) в монастыре Святого Иосифа на улице Сен-Доминик. Новое место отпугнуло всех философов, кроме одного, который раньше приходил насладиться ее вином и остроумием; д'Алембер остался, будучи наименее драчливым из этой плеяды; остальными ее приверженцами были мужчины и женщины из аристократии, которые были склонны поносить Ла Жеффрина как буржуазию. Когда маркиза ослепла в возрасте пятидесяти семи лет (1754), друзья по-прежнему приходили на ее ужины; но в остальное время она чувствовала одиночество с нарастающим унынием, пока не уговорила племянницу остаться с ней и служить помощницей хозяйки на званых вечерах.