The Strange Death of Europe: Immigration, Identity, Islam

Все соответствующие слова были немедленно отмечены и оспорены. Слово "нация" было очевидной проблемой. Еще одним словом, вызывающим немедленное прерывание, было "история". Когда кто-то по неосторожности использовал термин "культура", события останавливались. У этого слова было слишком много различных коннотаций и разногласий, чтобы его можно было использовать. Нельзя было допустить, чтобы само слово обозначало что-либо. Цель этой игры - а это была именно игра - заключалась в том, чтобы сохранить видимость академического исследования, сделав при этом невозможной плодотворную дискуссию. Как и во многих академиях и колледжах по всей Европе, эта игра продолжается к удовлетворению или облегчению ее участников и к разочарованию или безразличию всех остальных.

Если и остается какая-то главенствующая идея, так это то, что идеи - это проблема. Если и осталось какое-то общепринятое ценностное суждение, то оно заключается в том, что ценностные суждения ошибочны. Если и осталась какая-то определенность, то это недоверие к определенности. И если все это не складывается в философию, то уж точно складывается в отношение: неглубокое, вряд ли выдерживающее сколько-нибудь продолжительный натиск, но достаточно легкое для принятия.

И все же большинство людей в своей жизни стремятся к определенной определенности. Религия, политика и личные отношения остаются одними из немногих способов попытаться создать такую определенность на фоне хаоса, который мы видим вокруг себя. Большинство людей за пределами Европы - или культур, на которые мы оказали влияние, - не разделяют ни одного из этих страхов, недоверия или сомнений. Они не доверяют своим инстинктам или собственным действиям. Они не боятся действовать в своих интересах и не считают, что их собственные интересы или интересы их рода не должны быть удовлетворены. Они стремятся улучшить свою жизнь, стремятся к уровню жизни, которого, как они видят, достигли другие. А между тем у них есть целый ряд идей, зачастую столь же многочисленных, как и у Европы, которые приводят их к другим выводам.

Как повлияет на Европу массовый приезд людей, которые не унаследовали сомнений и интуиции европейцев? Сейчас этого никто не знает, да и никогда не знал. Все, в чем мы можем быть уверены, - это в том, что эффект будет. Привлечение десятков миллионов людей со своими собственными идеями и противоречиями на континент со своим собственным набором идей и противоречий обязательно будет иметь последствия. Предположения тех, кто верит в интеграцию, заключаются в том, что со временем все прибывающие станут похожими на европейцев. Это предположение становится менее вероятным из-за того, что очень многие европейцы не уверены, хотят ли они быть европейцами. Культура сомнений и недоверия к себе вряд ли сможет убедить других принять свою собственную позицию. В то же время возможно , что многие - по крайней мере, многие - приезжие будут придерживаться своих собственных убеждений или даже, что вполне правдоподобно, привлекут этими убеждениями европейцев в следующих поколениях. Также вероятно, что многие из тех, кто приедет, будут наслаждаться стилем жизни, участвовать в стремлениях и плодах экономического подъема, пока он продолжается, и при этом презирать или пренебрегать культурой, в которую они приехали. Они могут использовать ее, как это так памятно сказал президент Эрдоган о демократии, как автобус, и выходить из него, когда он доставит их в желаемый пункт назначения.