The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

Этнографы постромантической эпохи создали свое собственное оправдание имперского правления, объединив востоковедческие представления и научные методы, чтобы подсчитать, обозначить и историзировать народы кавказского пограничья. И снова эффект оказался непреднамеренным и парадоксальным, поскольку удалось привить народам идентичность, которая позже расцветет в национальные чувства, противопоставленные имперскому правлению. Угол восприятия и аудитории заметно изменился на транскаспийской границе, где туземное население воспринималось скорее как дикое, чем как благородное. Россия начала производить собственных бесстрашных исследователей и безупречных воинов, прославленных в массовой прессе для расширенной образованной публики, жаждущей героев.

Два самых известных российских исследователя использовали известность, которую они приобрели благодаря освещению своих подвигов в массовой прессе, для проповеди доктрины цивилизаторской миссии России в Закаспийском регионе. Петр Семенов в честь своей экспедиции в горы Тяньшань в 1850-х годах добавил к своей фамилии "Тянь-шаньский", в стиле победоносных русских полководцев. Он отмечал, что Россия осваивает борские земли "по предначертанию самого Провидения, в общих интересах человечества: для цивилизации Азии". Но миссия России была уникальной, по его мнению, из-за ее особого положения между Европой и Азией и более гуманного отношения к азиатским народам. Этот рефрен будет звучать на протяжении всего позднего царского и всего советского периода, всегда сдобренный оборонительным тоном. Запад мог воспринимать русских как стоящих "на низкой ступени цивилизации", писал он, но их достижения уже предназначали их для более высокого уровня "ввиду быстрого темпа, характеризующего историю нашего развития". Как отмечает Марк Бассин: "Одним словом, цивилизуя Азию, русские, очевидно, верили, что могут и хотят цивилизовать самих себя". Занимая в течение десятилетий пост президента Императорского географического общества, Семенов был ярым пропагандистом имперской судьбы России в пограничных районах Закаспийской и Внутренней Азии.

Второй знаменитый путешественник, Николай Пржевальский, затронул те же аккорды в изображении своих подвигов, за что общественность и пресса возвели его в ранг национального героя. Его экспедиция во Внутреннюю Азию в 1870-1874 годах превратилась в приключенческую историю. Она привела его на окраину Цинской империи, где он нашел повод предупредить о будущем конфликте с Британией "в Китае и глубинах Азии". Здесь его взгляды совпадали со взглядами военного министра Дмитрия Милютина и генерал-губернатора Туркестана К.П. фон Кауфмана. Он пронесся по волнам общественного интереса к Востоку. За первой этнографической выставкой в Москве в 1867 году последовала Политехническая выставка в 1874 году с ее многочисленными экспонатами с Востока. Двумя годами позже на выставке впервые были представлены картины Василия Верещагина "Туркестанская серия", дополнившие чисто научную картину воображаемым изображением встречи русских с коренным населением. Художник уже успел прославиться своими "Кавказскими эскизами", когда сопровождал фон Кауфмана в Туркестан в качестве его официального художника-этнографа. Тысячи людей посетили выставку, включая фон Кауфмана, который только и делал, что хвалил картины.

Во многом схожий с западноевропейской концепцией ориентализма, русский вариант отличался тем, что сопротивлялся включению России в западное определение Востока. Как мы видели, один из методов был оборонительным, а именно: перенять европейский дискурс с соответствующими вариациями, которые представляли бы Россию как более гуманную цивилизующую силу. Другой метод заключался в наступлении, утверждая, что русская цивилизация представляет собой альтернативу западной цивилизации, определяемой в основном в ее германской форме. Зародившись среди славянофилов 1840-х годов, эта перспектива развилась в более агрессивную идеологию панславизма в 1860-х и 1870-х годах. Хотя ни славянофильские, ни панславистские идеи не были приняты в канон имперской идеологии, они тонко проникли в мышление трех последних Романовых и представителей правящей элиты, хотя их следы не всегда легко обнаружить. Такие правители, как Петр Великий и Екатерина Великая, манипулировали идеей славянского единства или, точнее, общности православия для продвижения своих интересов в борьбе за балканские пограничные территории. Но для них Россия была частью европейской цивилизации, а не ее альтернативой.