The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

Османские правители не обеспечивали единства религиозных общин, а позволяли им распадаться по языковому и доктринальному признакам. Предоставление привилегий и назначение религиозных лидеров принимало все более специальный характер. До XIX века эти общины не были объединены под единым началом. Они получили конституционную санкцию только во время Танзимата. К этому времени, однако, сопротивление власти патриарха, равно как и греческому влиянию, росло среди автономных центров религиозной жизни в Сербии и Болгарии, постепенно становясь основой национальных движений.

В светской сфере Мехмед II создал набор символических представлений, вобравших в себя великие региональные имперские традиции прошлого - византийскую, тюркскую и монгольскую. Он завершил процесс трансформации образа правителя из вождя тюркских кочевых племен, перенявшего элементы персидского царствования, в наследника имперской византийской традиции. Среди титулов, которые он принял, был титул римского кесаря (kayseri-i-ru¯m). В качестве советников он окружил себя немусульманами и тюрками. Ежедневно греческий и латинский чтец читал ему жития Александра Македонского, Ганнибала и Цезаря. Мехмед сохранил римское название имперского города, Константинополь, на всех своих документах и монетах. Он восстановил великие византийские стены.

Чтобы восстановить великолепие города, он, как и его современники-москвичи, нанял итальянских архитекторов для строительства новых дворцов и мечетей. Прежде чем приступить к строительству дворца Топкапы, он также изучил арабские и иранские образцы.

Пышный придворный церемониал также представлял собой эклектичную смесь, призванную впечатлить и даже запугать иностранных сановников как из Европы, так и из Азии, участвовавших в дипломатических переговорах. И габсбургские, и персидские представители рассказывали о потрясающем впечатлении, произведенном демонстрацией укомплектованных янычар и "украшением, блеском и магнием" Зала Совета. Были и элементы придворной церемонии, напоминающие те, что содержатся в византийской книге церемоний X века, составленной для императора Константина VII Багрянородного. В планировке внутреннего пространства и садов дворца различные стилистические решения представляли греческое, персидское и османское царства, а некоторые церемонии, такие как разрезание веревок шатра, принадлежавшего опальному царедворцу, напоминали о тюрко-монгольском наследии. В силу своей символической и стратегической значимости Константинополь-Стамбул оставался, за одним значительным исключением, центром власти империи вплоть до ее гибели. В начале своего правления султан Мехмед IV (1648-1687) перенес двор и главную королевскую резиденцию в город Эдирне, "очаг гази", служивший одновременно стартовой площадкой для войны на границе с Габсбургами и штаб-квартирой его легендарных охотничьих экспедиций, также в традициях воинов.

В письме к Мехмеду II в 1466 году греко-христианский ученый Георгий Трапезундский писал: "Никто не сомневается, что ты - император римлян. Тот, кто владеет правом [завоевания?] центра империи, является императором, как центр Римской империи - Константинополь". Город был буквально расположен на одном из великих перекрестков Евразии, соединяя по вертикали два османских моря, Черное и Средиземное, с одной стороны, и по горизонтали - Балканы (Рум) и Анатолию с их европейскими и азиатскими границами, соответственно, с другой. Если первоначальная концепция Мехмеда заключалась в создании имперского города, где все религии и расы могли бы свободно смешиваться, то этот идеал так и не был достигнут, и со временем он разрушился. За исключением зажиточных представителей различных этнических и религиозных общин, построивших виллы вдоль Босфора в XVIII веке, кварталы все более обособлялись. Эта модель расселения стала ярко выраженной в XIX веке по мере укрепления национальной идентичности. Космополитизм Стамбула, возможно, был мифом, но его отличительные культурные кварталы вылились в "множественность наций". Город оставался местом встречи западной и исламской культур. Суд, армия и бюрократия никогда не были исключительно турецкими, а скорее объединяли многие этнические группы при условии обращения в ислам.