Тиара боли

Массивное здание лупанария громоздилось в форме правильного восьмиэтажного куба с трапециевидным пентхаусом на крыше, но углами ему служили приземистые толстые башни-цилиндры, где располагались комнаты охраны. Первые четыре этажа были полностью оборудованы отданы под апартаменты для клиентов, и разделены на секции руками хитроумных архитекторов так, что местами напоминали лабиринты. Здесь царил вечный праздник удовольствия, курившийся сладким дымом запретных страстей, и дорогие гости жадно срывали плоды долгожданных наслаждений. Мужчины и девушки, юноши и женщины, гермафродиты, инвалиды, беременные и уродливые, сколько и как пожелаешь: все было доступно в этой реинкарнации ветхозаветного города. Отобранная по лучшим рекомендациям вышколенная безмолвная прислуга (занимавшая «соты» комнатушек на пятом этаже) научилась двигаться почти бесшумно и с невероятной ловкостью исполняя желания клиентов. Потайные ходы позволяли техническому персоналу появляться и исчезать как призракам, но даже самым смелым не пришло бы в голову задуматься о воровстве или шантаже. Ведь именно слуги лучше всех знают изнанку жизни своих хозяев.

Шестой и седьмой этажи были тем «садом», в котором произрастали плодоносные древа страстей – здесь царила вечная суета готовящихся к своим ритуалам жриц и жрецов любви с горящими наркотическим опьянением глазами и жаркими телами, предназначенными только для услаждения плоти. Узкие спальни, гардеробные и гримерные натыкались друг на друга, оставляя лишь небольшое пространство в центре – кабинеты младшей администрации, надзирателей и управляющих текущими делами. Старшее, действительное, руководство занимало весь восьмой этаж, который был их постоянным домом. Восемь хозяек борделя, восемь изворотливых, цепких хищниц обитали на порочном Олимпе, обличенные властью над своим маленьким царством.

Но в этом храме любви была и собственная преисподняя. Мало кто знал, как далеко и глубоко простиралось подземелье, где были оборудованы компактные арены для одиночных смертельных боев, процедурные (а, по сути, камеры пыток) и катакомбы, в которых держали рабов. Половина узников лупанария были добровольцами – несчастными больными людьми с искалеченной психикой, с мазохистской радостью упоенно служившими хозяйкам, ублажая клиентов борделя. Другие же стоили намного дороже, и предназначались тем, кто желал видеть настоящее страдание. И именно их так любили пользовать на восьмом этаже, куда из подземелья вели скрытые лифтовые шахты в западном крыле здания, противоположном центральному входу.

В пытках и унижении часы казались пленнику годами. Арсенал хозяйки лупанария содержал немало приспособлений для полного подавления сознания, и самого глубокого познания плоти. Она брала его, как мужчина берет женщину, играла в омерзительные игры, знакомые лишь самым отъявленным извращенцам. Юноша знал – мучительница не выпустит его из своих когтей никогда, и не отдаст даже самой Смерти – покуда его тело не истлеет само в этих проклятых стенах. Но он не представлял всех глубин её опаленной жаром ярости души.

– Теперь свободны, – вдруг ласковым голосом пропела девушка своим сопровождающим, и те послушно исчезли из её покоев, затворив за собой тяжелую дверь.

Взглянув в испуганное, сведенное судорогами лицо, хозяйка внезапно ощутила, как колотится собственное сердце. Так странно было знать, что оно ещё бьётся в груди. Сегодня она так и не смогла целиком отдаться удовольствию. Разум глумливой и жестокой садистки вдруг отказался подчиняться её воле, и заставил окунуться в калейдоскоп всех прожитых лет.

Родители часто смеялись, вспоминая, что первым словом двухгодовалой крохи было «я». А вторым – «ли». Никто долго не мог понять, откуда оно взялось, пока не догадались, что так звали персонажа детского мультфильма, случайно увиденного ребенком в этом полубессознательном возрасте. Оттого дома Тину иногда называли «принцесса Я-Ли», когда хотели напомнить, что она навсегда останется для мамы и папы их маленькой дочкой. Разве могли они догадаться, каким будет заколдованный замок, который приютит в своих стенах их синеглазую принцессу?

Единственная дочь добропорядочной четы Мельниковых росла шумным и непоседливым ребенком. Разбитые коленки и расцарапанные лазаньем по деревьям ладони, перелом ключицы, шрам от укуса собаки – все это было неотъемлемой частью детства Тины. А потом – первая влюбленность, неумелый макияж и безрассудство переходного возраста – тех лет которые кажутся самыми важными и долгими в жизни, пока, наконец, не остаются лишь воспоминаниями, уступая неотвратимо цветущей молодости. Но вместе с ней пришли и настоящие, взрослые чувства, впиваясь когтями прямо в нетронутую душу.