Тиара боли

В голове у него медленно начал созревать план действий, позволяющий скорректировать топорный алгоритм, придуманный министром. Ежедневно застревая между реальностью и аномалиями, власть имущими и ничего не подозревающей общественностью, невольно учишься маневрировать как на бюрократическом поле, так и в остроконфликтных ситуациях. Но, в первую очередь, нужно было понимать, что Отделу предстоит обойти не зарвавшихся избалованных блудодеев, а куда более проницательных и подкованных на ниве противостоянию дознавателей их поставщиков услуг. Следователь все больше утверждался во мнении, что поспешная лобовая атака не даст нужного результата. Без штурмовой группы, конечно, не обойтись, но, как и на войне, кавалерию нужно знать, куда посылать. Ничего удивительного, что все идеи с живцами (как с сожалением поведал федеральный министр) потерпели крах: за долгие годы учреждение не только научилось принимать гостей по представительству проверенных лиц, но наверняка обзавелось какой-то системой распознавания личности на случай любого подлога рекомендаций. А уж доступ ко всем существующим базам хранения информации (как и к средствам ее раздобыть, которые еще тоже не мешало бы проверить на предмет законности), у руководства лупанария был широк, как автомагистраль.

Тем не менее, бывали у следователя задачки и посложнее. Если абстрагироваться от чинов, званий и должностей тех, кого предстояло затронуть, то нервическая близорукость отступала, и уравнение обретало в глазах вразумительную четкость. А там уже недалеко и до решения.

Роман Андреевич слегка потянулся, и заявил:

– Ничего. Обломаем крылья Купидону.

Тимур издал короткий деликатный смешок. Ему уже представилось гордое шествие по логову разврата, с позвякиванием латами порядка и правосудия. Как и большинство юношей его возраста, он тянулся к волнующим впечатлениям праздника тела, насыщавшего альковы домов терпимости. Но молодой человек вырос в религиозной семье. И, хотя он, со свойственным юности бунтарством, капризно отворачивался от строгих догматов, пока окончательно не покинул родительский дом, что-то прочно осело в глубине его сознания. Теперь разум Тимура будоражило странное ощущение борьбы противоположностей, только добавляя остроты интригующему ожиданию.

Весенние сумерки едва ощутимо притуманили зрение засидевшихся на работе сотрудников. Отпустив помощника, Антонов, поднявшись, зажег электрический свет – уже чтобы собраться и покинуть, наконец, управление. Яркие лампы тут же свели на нет слабые попытки вечернего полумрака охватить просторный кабинет своими тенями.

Люди давно научились побеждать темноту, и, по их воле, марево заката сменялось цветной иллюминацией искусственных огней в шумных, неспящих городах. А Ночь не повиновалась им, и никуда не исчезала, лишь снисходительно взирая с далёких небес на дерзкие огоньки. Но вдруг она почувствовала иной, запредельный свет, давно утраченный живыми. И зябко укуталась с головою в звездное своё покрывало, словно прячась от взгляда мертвенных зелёных глаз.

Из бездны ушедших веков проливалась этот необоримый свет, над которым не властно было само Время. Все еще такой слабый, едва различимый в переплетениях бытия, он постепенно креп и набирался крупицами забытого всеми могущества. С лютой ненавистью смотрели на человеческий мир зеленые глаза, но немощным рукам пока не хватало сил перевернуть страницу Истории. И леденящий взор в бессилии своего ужасного естества заглядывал в города, жилища и души, ждал и копил мстительную злобу.

Но вот пронзил он темнеющие ряды безмолвных дерев, окружавших людское селение, и выхватил из мрака неведения живущих картину нечистого действа.

Много долгих часов сухая, изможденная голодом и жаждой фигура металась взатхлой библиотеке, в окружении раскрытых книг и артефактов, на испещренном тайными знаками полу. Значение символов этих не было сокрыто для хладного взора. Ломкий силуэт был жалок в своих попытках прикоснуться к вечности, только страшная рана в измученной душе заставляла снова и снова черпать трясущимися ладонями из колодца Познания. И раздался безумный, надрывный вопль, полный бессильного отчаяния и тоски. Фигура в темных одеждах пала без памяти на землю, и сознание на время погасло в тщедушном теле.

– Сегодня будут вознаграждены надежды и устремления твои, – произнес Голос.

Несчастное создание не могло слышать его, и не могло видеть, как по белеющей во мраке словно вываренная кость странице побежали невидимой рукой наносимые строки – витиеватые письмена на мертвом и жутком языке.

– Но ты не ведаешь, к чему стремишься. И в конце пути, так желанного тобой, ждет тебя только новая боль.