Тиара боли

Студенческие годы пахли весной и адреналином, бежали по коже мурашками-днями, полными впечатлений, и казались куда более настоящими, чем маячившая в далеком будущем рутина серых дней, упорядоченных семьей и работой. А может, не казались, а были. Очень часто юные девушки намного взрослее – смелее, сильнее и самоотверженнее, чем женщины средних лет, пропитанные тоской о недополученной заботе, и вздыхающие о хозяйственных, добрых и ответственных мужчинах, что будут покорены их увядающими прелестями.

Но юность еще полна отваги и наглости любить не за поступки и не ради надежного будущего, отвергая сомнения и спасаясь от холода практичного мира у костра неудержимых страстей. Тина не ждала от своего избранника роскошных ухаживаний и дорогих подарков, не трепетала в предвкушении момента, когда с его губ слетят томные вздохи обожания. Она поступила так, как поступала всегда: очаровательная в своём дерзком напоре и самоотверженной целеустремленности, девушка принялась штурмовать сердце ветреного мальчишки. И кто бы не попытался в те дни предупредить её, куда приведет этот путь, слова его не были бы услышаны.

Полуночный мрак за стенами лупанария вздыхал обманчиво-теплым ветром, резвившимся между рядами душистых сосен. Кто знает, о чем шептал он жестокой хищнице, в которой не осталось ничего от упрямой и смышлёной студентки, что была такой обычной и такой особенной шесть долгих лет назад, когда её мир ещё был большим и светлым. Теперь же он сжался до размеров зловещей цитадели желаний, приюта всех мыслимых пороков, и темницы для её пленника. Но глумливые садистки Гоморры не были изгоями. Здесь они властвовали над человеческой природой, и, как алчные до крови и плоти паучихи, плели тенета, простирающиеся в незримом мире страстей до самого горизонта.

Хозяйка лупанария никогда не страдала. Лишь дарила страдания сама. Но и счастлива она не была никогда, это чувство умерло для неё навсегда. Как горькое лекарство, лишь на время оживляющее пустую душу вкусом извращенных радостей, принимала Я-Ли чужую боль. И медленно, по капле, смаковала жестокую радость удовлетворения, последнее напоминание о том, что она ещё жива.

С жарким выдохом, хищница отбросила помутившие разум воспоминания, делая алчные, глубокие глотки из чаши своей мести. Испуганно спрятавшись в самом удаленном уголке её сознания, укрылась от собственной личины честная, добрая и влюбчивая девчонка, на лице которой даже в осколках памяти так и не высохли горькие слезы отчаяния давних лет.

– Ничтожество!

Короткие сильные пощечины обрушились на пленника, разбивая в кровь нездоровые посиневшие губы. Его давно заставили забыть все мольбы о пощаде, жестоко карая за попытки воззвать к милосердию, которому в этих стенах не было места. Оставалось только кричать, срывая голос, и захлебываясь сиплыми всхлипами с солёным привкусом крови и отчаяния. Но ей было мало абсолютной власти над чужим телом. Распаляясь с каждой волной злобы, хозяйка мечтала, как этот изнеженный мальчишка превратится в скулящее, презренное существо, лишенное разума и воли.

Звуконепроницаемые стены комнат надежно хранили покой клиентов и хозяек, но иногда ей казалось, что будто само здание внемлет всему происходящему внутри. Словно оно умеет и хочет получать удовольствие как живые люди. Словно где-то бьётся толчками его порочное, жадное до мерзостей сердце, в ритме бессчетных тысячелетий человеческих страстей…

Чувства и ощущения были перевёрнуты и искажены в этом затаённом мире удовольствий и нечистых радостей. Самые раздутые репутации здесь не значили ничего, и с высочайших постаментов социума, сластолюбцы не раздумывая ныряли в бездонные омуты похоти. Сладкими стонами, страстными криками пульсировали комнаты, где ублажали клиентов, и состоятельные гости лупанария растворялись в запретных страстях, уставшие от масок приличия и деловитости, задавленные тем самым обществом, столпами которого считались по праву. И образцовой частью которого была когда-то девочка Тина, стойкая к соблазнам и твёрдая волей.

Нет, она не была ханжой, из тех, что прячут собственные подавленные желания за маской добродетели. Ни фантазией, ни смелостью не была обделена та девчонка, что умела сохранять в глубине себя до поры настой из нерастраченных эмоций, не позволив ему забродить и отравить сознание похотью. Просто молодой студентке хотелось, чтобы кто-то сумел распахнуть двери в её сердце прежде, чем сорвать одежду. Простые и смешные надежды, но разве она не имела права выбирать хотя бы собственные мечты?

Больно видеть и чувствовать разочарование в жизни, когда судьба разрушает невинные грезы. Но, порою, во сто крат больнее может сделать она, лишь осуществив их…