– Второй этаж, пятый нумер, – отчеканил швейцар в потрепанном мундире, с лицом хронического алкоголика, как потом выяснилось, брат хозяйки, пряча пятирублевку в карман. – Если бы я получал пять рублей за каждого отставного ротмистра, то мы с сестрой открыли бы фешенебельную гостиницу. – Он улыбнулся и подмигнул: – А чем примечателен этот старик?
Лейба не мог похвастаться быстрой соображалкой, поэтому пробормотал:
– Он напоминает мне одного человека, который когда-то занял у отца большую сумму денег и не отдал. Папаше после этого пришлось туго, а старик исчез. Плохо, что я тогда не спросил его фамилию. – Он послал швейцару ответную улыбку. – Не удивляйся, если увидишь нас здесь с братом. Мы хотим понаблюдать за ним, прежде чем устроить допрос.
Швейцар пожал плечами, и его старый засаленный мундир захрустел.
– Мне нет до этого никакого дела, – признался мужчина. – Впрочем, ничего плохого об этом Сазонове сказать не могу. Только если вы хотите, чтобы он вернул деньги вам – гиблое дело. Похоже, он давно не держал в руках ничего больше двугривенного.
Лейба присвистнул:
– Но поговорить-то с ним должны. Его обман свел папашу в могилу. Тягостные воспоминания. – Он хотел пустить слезу, но ничего не получилось. – Наше вам с кисточкой.
– Нема за що, – отозвался швейцар по-малороссийски. – Ежели что – заходи. Всегда приятно помочь хорошему человеку.
Лейба ухмыльнулся и, довольный, побежал к брату.
Шепсель поджидал его, рассевшись на скамейке под вязом, и задумчиво рассматривал новые штиблеты, купленные в Одессе.
Если удастся ограбить старика, они могут приобрести небольшой, но симпатичный домик где-нибудь на лимане… Да разве только домик! Если этот проклятый старик нашел большой клад…
Младший Гойдман вдруг помрачнел. Проклятая Малка, которая никак не выходила из головы, снова возникла перед глазами, красивая, улыбающаяся, и Шепселя посетила шальная идея: что, если остальные деньги вложить в бывшую жену, попробовать вернуть ее?
Он сжал руками побледневшее лицо и застонал. Ох уж эти фантазии! У него никогда не будет столько денег, сколько у Штерна или Фришина, который делает их из воздуха. Ох уж это еврейское счастье!
Он нагнулся, будто поправляя развязавшийся шнурок, а на самом деле смахивая непрошеную слезу, норовившую скатиться на бледную щеку.
– Ты что, брат? – Сияющий, как пятак, Лейба плюхнулся рядом. Не очень умный и недалекий, он тем не менее умел чувствовать, особенно своего брата. – Что с тобой? Тебе плохо?