Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

После ареста Курт и Кортни помирились, и, как это часто случалось, эта травма сблизила их. На стене спальни Кортни написала внутри сердца: «Лучше тебе любить меня, ублюдок». Через месяц после драки Курт описал их отношения Гэвину Эдвардсу из Details как «бурлящий поток эмоций, все эти крайности борьбы и любви друг к другу одновременно. Если я злюсь на нее, я буду кричать, и это честно». Оба были мастерами раздвигать и проверять границы дозволенного – то, чем Курт занимался в детстве. И всякий раз, когда он сердил Кортни, Курт знал, что ему придется снова добиваться ее расположения, обычно с помощью любовных писем. Одна такая записка начиналась так: «Кортни, когда я говорю “я люблю тебя”, мне не стыдно, и при этом никто никогда не приблизится к тому, чтобы запугать, убедить и т. д. меня в том, чтобы думать иначе. Я не скрываю своих чувств. Я дистанцируюсь от тебя на размах крыльев павлина и все же слишком часто столь же внимателен, как пуля, летящая в голову». Проза была самоуничижительной, описывая его «непроницаемым, как цемент», но также напоминая ей о его брачных обязательствах: «Я гордо выставляю тебя напоказ, как кольцо на моем пальце, которое не содержит никаких минералов».

Через две недели после ареста за насилие в семье в дом Кобейнов приехал Нил Карлен, чтобы взять интервью у Кортни для New York Times. Когда он постучал, Курт открыл дверь, держа на руках Фрэнсис, и объявил, что его жена «на собрании АН». Он пригласил Карлена войти, и они сидели и смотрели телевизор. «Это был огромный дом, – вспоминал Карлен, – но в то же время повсюду были окурки, потушенные об тарелки, и такая уродливая, дерьмовая мебель. В гостиной стоял огромный восемнадцатифутовый телевизор. Как будто кто-то пришел в магазин и сказал: “Мне нужен ваш самый большой телевизор”».

По телевизору шел последний эпизод популярного на MTV шоу «Бивис и Баттхед». «Я знаю Бивиса и Баттхеда, – сказал Курт Карлену. – Я вырос среди таких людей, я их узнаю». По счастливой случайности в программе появился клип на песню Smells Like Teen Spirit. «Ну хорошо! – воскликнул Курт. – Посмотрим, что они о нас думают». Когда два мультяшных персонажа показали Nirvana большие пальцы, Курт казался искренне польщенным: «Мы им нравимся!»

Как по сигналу, Кортни вернулась домой. Она поцеловала Курта, усадила Фрэнсис к себе на колени и с легким оттенком сарказма объявила: «Ах, идеальная семья – прямо как на картине Нормана Роквелла». Даже Карлен был поражен этим домашним имиджем. «Я все время думал о них как о Фреде и Этель Мерц, – вспоминал он. – Курт больше походил на Фреда, засунувшего руки в карманы, пока Этель вела хозяйство». Карлен также заметил, что застал Курта в тот день, когда его взгляд был ясным. «Я видел достаточно наркоманов, чтобы понять, что он чист».

Как бы то ни было, Лав не хотела говорить с New York Times, но хотела высказать свое мнение для книги, которую Карлен писал о группе Babes in Toyland. Их беседа продолжалась несколько часов, и Курт часто вмешивался, когда Кортни подталкивала его. «Он не был таким пассивным, как все говорят», – заметил Карлен. Кортни использовала Курта как местного панк-историка – когда она высказывала свою точку зрения и нуждалась в уточнении даты или имени, она спрашивала Курта, и он всегда знал ответ. «Это было похоже на просмотр викторины, где они должны были обратиться к профессору, чтобы проверить некоторые факты», – отметил Карлен.

У Курта была одна проблема: он раздумывал, не купить ли гитару, которая когда-то принадлежала Ледбелли[186]. Она была выставлена на продажу за 55 000 долларов, но Курт не мог решить, был ли это выбор панка или же антипанка. Единственное напряжение, которое Карлен заметил между ними, возникло, когда Кортни наткнулась на альбом Мэри Лу Лорд в коллекции Курта. Это заставило Лав рассказать историю о том, как она гналась за Лорд по улице в Лос-Анджелесе, угрожая избить ее. Курт молчал, и это был единственный раз, когда Карлен подумал, что Курт ведет себя как «многострадальный муж».

Разговор Кортни об истории панк-рока продолжался еще несколько часов после того, как Курт лег спать. В конце концов Карлен переночевал в свободной спальне. Утро принесло единственное доказательство того, что это не обычный дом: когда Курт пошел готовить завтрак, еды в холодильнике не оказалось. Спустя пару минут поисков Курт положил на тарелку сахарное печенье и объявил, что пора завтракать.

Как это обычно бывает в браке двух музыкантов, они стали думать одинаково, обмениваться идеями и использовать друг друга в качестве редакторов.